Сомневаюсь, чтобы это помогло, если когда‑нибудь наступит День, которого все так боятся. Когда небесные боги придут нас судить, что нам даст покров из листьев? Избавит от наказания?

Но не хочу, чтобы меня называли еретиком. И вообще это не подходящее место для таких разговоров.

Итак, мы были вверху, высоко над Вуфоном, подставляли солнцу свои незащищенные спины, и Гек неожиданно выпалила, словно прокричала:

– Я знаю, где есть что почитать,

Я положил завязки, которые нес с собой, на пучок черных веток ириса. Внизу мне виден был дом аптекаря, и из его трубы поднимались отчетливые запахи треки. (Вы знаете, что вокруг домов треки растут совсем другие растения? Трудно работать по соседству, когда аптекарь готовит лекарства!)

– О чем ты говоришь? – спросил я, борясь с приступом тошноты. Гек подкатилась, подобрала одну из свисавших лиан и приладила на место.

– Я говорю о том, чтобы прочитать кое‑что такое, чего на Склоне никто не читал, – ответила она вполголоса и с чувством; она всегда так говорит, когда считает идею замечательной. Два глазных стебелька повисли над ее занятыми руками, а третий повернулся ко мне с блеском, который слишком хорошо мне знаком. – Я говорю о чем‑то таком древнем, что по сравнению с ним самые древнейшие свитки кажутся только что напечатанными Джо Доленцем, и краска на них еще не просохла.

Гек катилась по балкам и брусьям, заставляя меня ахать, когда подпрыгивала или проезжала мимо зияющих дыр, сплетая  гибкие ветви, как прутья в корзине. Мы считаем г'кеков хрупкими существами, потому что они предпочитают гладкие равнины и терпеть не могут скалистую местность. Но их оси и окружности проворны, а то, что г'кек назовет дорогой, может быть узенькой планкой.

– Не вешай мне лапшу на уши, – ответил я. – Твои предки сожгли и затопили свой крадущийся корабль, и то же самое сделали все расы, высадившиеся на Джиджо. И у них остались только свитки – до появления людей.

Гек качнула торсом, подражая жесту треки, который означает: может, ты и прав, но я/мы так не думаем.

– Олвин, ты знаешь, что даже первые изгнанники нашли на Джиджо что почитать.

Ну, хорошо, я действительно не очень быстр. По‑своему я достаточно умен – настойчив и основателен, как подобает хуну, но никто не сможет обвинить меня в поспешности.

Я нахмурился, подражая человеческому “задумчивому” выражению, которое однажды видел в книге, хотя от этого у меня заболел лоб.

– Хрррррм… Минутку. Ты ведь не имеешь в виду те настенные надписи, которые иногда находят…

– На стенах старых зданий буйуров, да! Те, что уцелели, не были разбиты или съедены мульк‑пауками за миллион лет после ухода буйуров. Эти самые надписи.

– Но разве это в основном не уличные указатели и тому подобное?

– Верно, – согласилась она, опуская один глазной стебелек. – Но в тех развалинах, где я жила вначале, были очень странные надписи. Дядя Лорбен перевел некоторые на ГалДва – до того, как ударила лавина.

Я так и не смог привыкнуть к тому, как небрежно она упоминает о катастрофе, уничтожившей всю ее семью. Я о таком не мог бы говорить много лет. Может, никогда не смог бы.

– Дядя переписывался с учеными из Библоса и обсуждал с ними найденные надписи. Я была тогда слишком мала, чтобы многое понять. Но, очевидно, есть ученые, которые хотели бы больше узнать о настенных надписях буйуров.

А также и такие, кому это не понравится,  помню, подумал я.