Тысячи поездов встретил Понедельник, но ни на одном из них не вернулся юноша, которого он ждал и высматривал среди пассажиров. Однако Понедельник по-прежнему не спускал с каждого приближающегося поезда внимательных глаз, в которых продолжала теплиться надежда. Возможно, порой его собачьему сердцу случалось дрогнуть; он старел, его донимал ревматизм; когда он, встретив очередной поезд, неторопливо возвращался в свою конуру, он никогда не бежал, а брел очень медленно, с понуро опущенной головой и уныло повисшим хвостом, который прежде так дерзко загибался на спину.
На этот раз с поезда сошел один пассажир — слегка прихрамывающий высокий молодой человек в полинявшей форме. У него было бронзовое от загара лицо, а в рыжеватых кудрях, обрамлявших лоб, виднелась седина. Новый начальник станции взглянул на него с беспокойством. Разумеется, он уже привык видеть выходящих из поезда людей в военной форме — одних встречала взбудораженная толпа; другие, не предупредившие о своем приезде, выходили на платформу тихо и неприметно, как этот лейтенант. Но было нечто необычное в осанке и чертах этого молодого мужчины, что привлекло внимание начальника станции и заставило его с несколько большим интересом задуматься о том, кто перед ним.
Что-то желтое с черным стрелой пронеслось мимо начальника станции. У Понедельника одеревенели суставы? У Понедельника ревматизм? Понедельник стар? Не верьте! Понедельник снова был щенком, сошедшим с ума от буйной омолаживающей радости.
Он наскакивал на высокого лейтенанта с лаем, рвавшимся из горла, несмотря на душивший его восторг. Он кидался на землю и катался по ней в безумии радушия, приветствуя возвращение хозяина. Он пытался карабкаться вверх по форменным брюкам лейтенанта и соскальзывал вниз и распластывался на земле в экстазе, который, казалось, разорвет на куски его маленькое мохнатое тело. Он лизал ботинки лейтенанта, а когда тот, со смехом и со слезами на глазах, сумел наконец схватить маленькое существо в объятия, Понедельник положил голову ему на плечо и лизнул его загорелую шею, издавая при этом странные звуки — нечто среднее между лаем и рыданием.
Начальнику станции была известна история Понедельника. Теперь он знал, кто этот вернувшийся лейтенант. Долгое ожидание закончилось для Понедельника. Джем Блайт вернулся домой.
«Мы все очень счастливы… и взволнованы… и благодарны Богу, — писала Рилла в своем дневнике неделю спустя, — хотя Сюзан еще не оправилась — и я думаю, никогда не оправится — от ужасного потрясения: Джем вернулся домой в тот самый вечер, когда она, по причине слишком напряженного трудового дня, приготовила всего лишь скромный ужин «на скорую руку»! Мне никогда не забыть, как она выглядела, когда, точно безумная, металась между кладовой и погребом, доставая припрятанные деликатесы. Как будто кому-то было дело до того, что стоит на столе… никто из нас все равно не мог есть. Да нас хлебом не корми, дай только посмотреть на Джема! Мама, похоже, боялась отвести от него глаза, чтобы он как-нибудь вдруг не исчез. Как чудесно, что Джем снова с нами… и маленький Понедельник тоже. Понедельник отказывается хоть на миг расстаться с Джемом. Спит в ногах его кровати и сидит рядом с его стулом за едой. А в воскресенье он пошел вместе с Джемом в церковь и настоял на том, чтобы дойти с ним прямо до нашей скамьи, где уснул у ног хозяина. Посреди проповеди он проснулся, вскочил с лаем и не успокоился, пока Джем не взял его на руки. Но никто в церкви, похоже, не был недоволен, а мистер Мередит подошел после проповеди к Джему и, погладив Понедельника по голове, сказал:
— Вера, любовь и преданность — драгоценны, где бы мы ни находили их. Любовь этого маленького животного, Джем, поистине сокровище.
Однажды вечером, когда мы с Джемом разговаривали в Долине Радуг, я спросила его, было ли ему когда-нибудь страшно на фронте. |