Я подумал о том ужасном утре 6 мая 1527 года, когда под прикрытием тумана, опустившегося с рассветом, армия Карла V двинулась на штурм Рима. В ней служили немцы-лютеране, испанцы-католики, итальянцы. Но разница между ними была невелика: все это были головорезы-наемники, которым месяцами не платили и которые изголодались по деньгам. Они бросились грабить Рим, а Климент VII, потрясенный последствиями своей политики, в это время молился коленопреклоненный в соборе Святого Петра. Сначала он было решил облачиться в парадные одежды и встретить врага, сидя на троне, как за двести лет до того Бонифаций VIII встретил Шиарра Колонну. Но когда головорезы ворвались в госпиталь Святого Духа и перебили там всех больных для устрашения горожан, когда крики умирающих и разрывы пушечных ядер послышались уже чуть ли не на ступенях собора Святого Петра, папа был вынужден бежать по крытому коридору в замок Святого Ангела. «Задержись он еще хотя бы настолько, чтобы успеть три раза прочитать „Символ веры“, — писал очевидец, — и его схватили бы».

Папу в его алом плаще с длинным шлейфом, сарра del papa, провели по коридору. Кардинал нес за ним шлейф, перекинув его через руку. Климент плакал, глядя вниз в окна коридора на ужасающие сцены на улицах и на площади перед собором, где швейцарская гвардия вела неравный бой.

Окна в коридоре располагались так близко друг к другу, что кардинал, боясь, что папу опознают аркебузиры внизу, накинул плащ ему на голову и плечи, и в таком виде Климент VII был доставлен в замок. Это было поистине счастливое избавление. В те дни одного кардинала чуть не затоптали насмерть в давке бегущих, другого выбросили в окно, а третьего подняли в корзине на крепостной вал. Чуть раньше в тот же день, утром, небезызвестный Бенвенуто Челлини целился из своей аркебузы в коннетабля Бурбона и был лишь одним из многих мечтавших застрелить его.

Ланчиани пятьдесят лет назад рассказывал, что римские матери до сих пор поют на ночь капризным детям колыбельную, которая начинается словами «Fatti la паппа, е passa via Barbone!» — «Человек с длинной бородой, Барбоне, который присвоил себе имя Бурбон», — настолько долгой оказалась память об ужасе тех дней.

Разграбление Рима двадцатью тысячами немцев, четырнадцатью тысячами итальянцев и пятью тысячами испанцев продолжалось восемь дней. Творились неописуемые безобразия: кардиналов со связанными за спиной руками тащили по городу и держали в заложниках, требуя выкупа, а одного в гробу отнесли к Капитолию и похоронили бы заживо, если бы кто-то не заплатил за его освобождение. «Святыни собора Святого Петра больше пострадали от испанцев и ломбардцев-католиков, — говорил Ланчиани, — чем от сарацинов в 846 году. Испанцы обыскали каждую гробницу. Они сняли с тела Юлия II папские одежды; они играли со своей добычей, они валялись, растянувшись на священных алтарях; они пили из великолепных средневековых чаш ручной работы, пируя с распутными женщинами, подстилая под себя драгоценные рукописи, собранные Пием II и Сикстом IV… Бюсты святого Петра и святого Павла, голова святого Андрея и голова Иоанна Крестителя были похищены из гробниц в Латеране и Ватикане и из церкви Святого Сильвестра. Германский солдат повесил на кончик своей пики копье, то самое, которым как считали, Лонгин пронзил Спасителя на Кресте… Плат святой Вероники, сохранивший черты Иисуса, таскали из таверны в таверну под крики пьяной солдатни».

Германцы были самыми свирепыми, пока не напивались и не начинали дурачиться: верхом на мулах, одетые в великолепные плащи и митры, с пьяной серьезностью изображали церемонии папского двора. Испанцы отличались жестокостью, а итальянцы — злобной изобретательностью.

Девяносто швейцарцев и четыреста итальянцев вместе с папой и тринадцатью кардиналами оказались осажденными в замке.