Эта совершенная пьяцца была задумана Микеланджело, хотя и завершена его последователями. Это он перенес Марка Аврелия с Латерана, где тот стоял пятьсот лет, и поставил его на постамент, сделанный из колонны храма Кастора и Поллукса; и вот он едет на коне, прототип всех бронзовых всадников, которые с того времени пришпоривают своих коней на улицах и площадях мира. Микеланджело обязаны своим существованием и те прекрасные ступени, которые, изгибаясь, слева и справа подводят к главному входу во Дворец сенаторов, где сейчас римский муниципалитет.

С этим зданием у меня связаны необыкновенные и счастливые воспоминания. Многие годы тому назад я побывал здесь на балу. Бал давали по случаю женитьбы бывшего короля Умберто на бельгийской принцессе Мари Жозе в январе 1930 года. Я вспоминаю путешествие из Парижа в Рим в одном вагоне с молодым человеком, при чьей коронации в качестве короля Георга VI я присутствовал^ Вестминстерском аббатстве семь лет спустя. Он, герцог Йоркский, представлял на этой свадьбе своего отца, Георга V.

Рим волновался, по улицам бродили группы крестьян со всей Италии в национальных костюмах, некоторые били в барабаны и играли на дудках; другие, приехавшие из Абруцци, в штанах из овечьей кожи, играли на мелодичных piffero, более похожих на ирландские свирели, пастушьи, как мне говорили.

Мне как корреспонденту иностранной газеты предоставили место в Королевской капелле Квиринальского дворца, откуда я наблюдал торжественное свадебное шествие к алтарю. Именно тогда я впервые увидел Муссолини. Он мрачно плыл в сверкающей процессии с выражением хорошо рассчитанной брутальности на лице. И я, помню, подумал, что у него профиль поздних императоров, Диоклетиана или Иовиана.

Вечером губернатор Рима давал бал на Капитолии, на который были приглашены все первые красавицы Рима, а также носители всех мундиров, кавалеры всех орденов и наград в Европе. Пока гости стекались по древним лестницам и заполняли обширные приемные, поражавшие своими гобеленами и сверкающие хрустальными люстрами, я Думал, какая фантастическая декорация для столь блестящей ассамблеи — Дворец сенаторов.

Когда пробило полночь, мы собрались у окон, чтобы посмотреть на Форум в лучах прожекторов и на процессию людей в белых одеждах, медленно приближавшихся по Виа Сакра. Это шествие, устроенное в честь свадьбы, нарушило тишину ночи звуками флейт, чтобы потом раствориться, подобно призраку, в темных руинах.

Один профессор повел меня как-то в кладовые под дворцом, где стены сложены из массивных блоков peperino, зазоры между которыми столь узки, что в них едва можно просунуть ноготь. Они были сложены каменщиками за несколько столетий до Рождества Христова. Мы говорили о более раннем дворце, который Микеланджело снес, чтобы освободить место для нынешнего. Оба дворца были построены на огромных руинах римского Табулярия, Государственного архива, где на бронзовых дощечках хранились записи обо всем, что произошло в Риме. Я, помню, подумал, что все это напоминает последний акт «Аиды». Неясные звуки музыки едва доносились до нас, пока мы обследовали эти залы, похожие на гробницы, и видели перед собой каменные лестницы, ведущие вниз, казалось, в самое сердце Капитолийского холма. Мы обсуждали Риенцо, самую впечатляющую и фантастическую фигуру в истории прежнего дворца, но ни одному из нас и в голову не пришло — действительно, это было бы оскорблением величества — задуматься о том, что диктатор, вокруг которого все вращалось тогда, напоминал знаменитого трибуна. Мне кажется, что Риенцо и Муссолини необыкновенно похожи: их судьбы — смесь блестящих идей и обусловленных их человеческими качествами провалов. И та же театральность, склонность к красивым жестам. Это сходство заставило меня еще раз с интересом проследить жизненный путь Риенцо.