|
Не соблюсти этого правила для язычника было все равно, что для члена британского парламента по какой-то причине не поклониться спикеру. Христианам, однако, удалось убедить императора Константина убрать статую. Но они недолго радовались своей победе. Статуя вернулась при Юлиане Отступнике и оставалась в Сенате около двадцати лет — все время правления Иовиана и Валентиниана I. Когда императором стал Грациан, христиане убедили его снова убрать статую, и это было сделано в 382 году н. э. Лидером фракции язычников был прямой и честный аристократ по имени Симмах, почитавший богов своих предков. Он обратился к императору с просьбой вернуть статую и был за это выслан из Рима. Когда на следующий год Грациан умер, Симмах вернулся в Рим и немедленно подал петицию все того же содержания новому императору Валентиниану II, тринадцатилетнему мальчику. Эта петиция — прелюбопытный документ — странно сочетает языческое мировоззрение, патриотизм и почитание традиций. Это просьба искреннего, правдивого гражданина во времена заката старой религии. Пафос этого документа дает нам представление о его авторе — старом человеке перед лицом нового мира, который ему не нравится и которому он не доверяет.
Святой Амвросий, епископ Милана, один из самых энергичных отцов христианства, прослышав про петицию, пожелал ознакомиться с ее копией. После этого он послал императору письмо, отвечая в нем на послание Симмаха пункт за пунктом, здраво и разумно. В письме Симмаха чувствуется усталость старой религии, а в ответе святого Амвросия — уверенность и сила новой веры. Среди аргументов Симмаха были ссылки на былое великолепие Рима и его великую историю, призванные доказать, что старые боги хорошо защищали государство. В ответ святой Амвросий упоминает о некоторых моментах римской истории, когда, как ему кажется, старые боги уснули. Например, он хотел бы знать, где же они были в ту ночь, когда галлы взбирались на Капитолий. «Где был тогда Юпитер? — спрашивает он. — Может быть, в одном из гусей?» Эта занимательная полемика завершилась, разумеется, победой христиан, и статуя Победы больше никогда не возвращалась в дом Сената. Что с ней стало, никто не знает.
4 Мужчины всех национальностей сейчас поднимаются к Дому весталок, где в течение одиннадцати столетий любого появившегося мужчину постигла бы смерть. Это единственное место среди руин, где не надо вспоминать Горация или Ювенала, чтобы пробудить тени прошлого; здесь, каким бы христианином вы ни были, вы не можете не почувствовать нежного и благородного духа язычества, как будто бы один из прекрасных маленьких фавнов из музея Капитолия соткался из солнечного света и ластится к вам, чтобы вы его почесали за ухом. Мне нравится думать, что в древности отцы христианской Церкви чувствовали то же самое, именно поэтому они и допустили, чтобы этот atrium стал, как и случилось, прототипом христианского женского монастыря; а также они стали посвящать своих дочерей Церкви почти с такими же обрядами, с какими принимали в священный орден. Дом весталок — в руинах, и все, что увидит поспешный посетитель — это груда кирпича — остатки стен и широкое, поросшее травой пространство в центре, где в двух продолговатых бассейнах живут золотые рыбки. Некоторые из них — огромные, и всем им нравился хлеб, который я иногда крошил в воду. Вдоль одной из сторон разрушенной колоннады стоит ряд белых статуй. Они были найдены в развалинах, это скульптурные портреты некоторых главных весталок — Vestales Maximae. На голове одной из них — головное покрывало с пурпурной каймой, suffibulum, единственное, полагаю, сохранившееся изображение этого вида одежды. Его надевали исключительно в тех случаях, когда Весте несли соленые лепешки и другие приношения. Вот и все, что вы можете увидеть; но можно представить себе двухэтажный великолепный монастырь, где все было из мрамора. |
