Она почти не понимала, что делает. Его ласки отдали ее мозгу приказ, которому она не в силах была противиться. Ей захотелось слиться с ним, стать одним целым. Она столько лет отказывала себе в такой радости! За всю жизнь она знала только одного мужчину, но сейчас, прильнув к Джонасу, она поняла: он для нее единственный. Ее жадные, требовательные губы не знали покоя.

Она не заметила, как он раздел ее; несмотря на то что она осталась совершенно обнаженной, она совсем не чувствовала себя рядом с ним беззащитной. Наоборот, она казалась себе неуязвимой. Задыхаясь, она стянула с него оставшуюся одежду. Назад пути не было. Она обхватила его ногами и помогла ему войти в себя — глубоко, до конца. Первая волна блаженства накрыла ее сразу. Ошеломленная, потрясенная, она широко раскрыла глаза. Его лицо находилось совсем рядом. Губы у нее задрожали, рот приоткрылся... Не давая ей прийти в себя, он снова подвел ее к вершине наслаждения. Лиз не помнила, сколько времени оба они балансировали на грани грез и яви, поглощенные радостью слияния. Он прижал ее к себе, и они вместе отдались порыву.

Лиз долго молчала. Она остывала медленно, и ей ничего не хотелось менять. Он тоже не шевелился. Только чуть подвинулся, чтобы ей было удобнее, но не выпускал ее из объятий. Ей хотелось, чтобы он заговорил, сказал что-нибудь, подарил ей надежду. Как назвать то, что произошло между ними? Она не знала. До него у нее был всего один любовник, и она приучилась ничего не ждать от жизни.

Джонас ткнулся лбом ей в плечо. Он сражался с собственными демонами.

—Лиз... извини меня.

Ничего хуже он сказать не мог. Она закрыла глаза и приказала себе успокоиться. Ей это почти удалось. Едва отдышавшись, она потянулась к одежде, небрежно сваленной на полу.

—Извинений мне не нужно. — Схватив одежду под мышку, она быстро ушла в ванную.

Со стоном вздохнув, Джонас сел. Кажется, ему так и не удалось подобрать ключик к Лиз Палмер. С каждым новым шагом он словно движется не вперед, а назад. Как он мог так грубо наброситься на нее, не подготовить к тому, что произошло с ними? Пожалуй, он наймет ей телохранителя, а сам переедет в отель. Оправданием ему может служить то, что он не сдержался, увидев, как ей больно; ему хотелось утешить ее — но, видимо, не получилось. Когда она рассказала об испытаниях, которые ей пришлось пройти, в нем как будто что-то закипело, и смешанные чувства выплеснулись в порыве страсти. Почему? Он не мог ни объяснить своего порыва, ни оправдать себя. Остается попросить прощения — правда, это почти ничего не меняет.

Натянув брюки, Джонас зашагал к себе в комнату. По пути он совершенно машинально заглянул в комнату Лиз. Она переодевалась в халат.

Джонас, уже поздно.

Я сделал тебе больно?

Она смерила его таким взглядом, что у него внутри все перевернулось.

Да. Я хочу перед сном принять душ.

Лиз, мне нет прощения за то, что я был таким грубым, да и тебе легче не станет, но...

Она не дала ему договорить:

—От твоих извинений мне стало еще хуже. Если ты сказал все, что собирался... я бы хотела остаться одна.

Некоторое время он молча смотрел на нее, а потом провел рукой по волосам. Как мог он убеждать себя, будто понимает ее, если она по-прежнему остается для него загадкой?

—Лиз, черт побери, я извинялся не за то, что занялся с тобой любовью, а за свою топорность, грубость.