— Можешь забрать у меня сундучок с косметикой, — сказала она. — И спрячь его так, чтобы потом легко было найти.

Он осторожно поднял ее с кресла и усадил к себе на колени, стараясь не задеть кислородную трубку. Она такая хрупкая, крошечная; ее ножки не достают до пола, как у шестилетнего ребенка. Он не мог вымолвить ни слова и только прижался своей черноволосой головой к ее затылку.

— Тебе он еще долго не понадобится, — наконец произнес он.

— Я знаю, — ответила она, но в ее печальных глазах отразилось совсем другое знание.

Она выглядела усталой. Он ласково коснулся ее щеки.

— Хочешь немного полежать?

— В шезлонге, — сказала она. — Посмотрю фильм.

Бернадетта откатила в сторону кресло с кислородным баллоном, а Ронсар уложил Лауру на обитый мягким плюшем шезлонг. Даже розовая помада не смогла скрыть, как побледнели губы девочки. Ронсар укрыл ее ноги пледом, а Бернадетта подложила ей под спину подушки.

— Ну вот! — сказала Лаура, поудобнее устраиваясь в шезлонге. — Теперь можно смотреть кассету. — Она покосилась на отца. — Это любовная мелодрама.

Ронсар снова напустил на себя притворно-суровый вид.

— Из-за твоих штучек я поседею раньше времени, — заявил он, сердито нахмурившись. — Любовная мелодрама, подумать только!

— И секс, — лукаво добавила она.

— Не говори мне больше ни слова, — сказал он, вскинув руки. — Ничего не хочу знать. И как только любящий отец может такое стерпеть! Попрощайся с мадам Джемисон и можешь смотреть мелодраму.

Лаура протянула свою худенькую ручку.

— До свидания, мадам. Мне было с вами очень весело. Вы придете ко мне еще?

— Конечно, — ответила Ниема улыбаясь, несмотря на щемящую боль в груди. — Очень рада была познакомиться с вами, мадемуазель. Вашему папе повезло, что у него такая очаровательная дочка.

Лаура взглянула на отца, и вновь выражение ее лица стало не по-детски серьезным.

— Это мне повезло, что у меня такой папа, — проговорила она.

Ронсар поцеловал ее, потрепал по щеке и с улыбкой вышел из комнаты, крепко сжимая руку Ниемы, словно ища у нее опоры.

Как только они вышли в коридор, он произнес по-французски: «Боже мой»и согнулся пополам, опершись ладонями о колени и тяжело дыша.

Ниеме невольно захотелось утешить его. Поколебавшись не долее секунды, она легко коснулась его плеча.

Он медленно выпрямился, сделал несколько шагов в сторону от комнаты Лауры и лишь потом заговорил снова.

— Иногда мне кажется, у меня нет больше сил нести этот крест, — сдавленно промолвил он. — Простите меня. Я не знал, что она… Я пытался скрыть от нее всю тяжесть ее болезни, но она так проницательна и умна не по годам… — Он умолк.

— Что с ней? — мягко спросила Ниема. На столике она заметила графин с ликером, налила ему полную рюмку. Он молча выпил.

— Она тяжело больна, — сказал он, вертя рюмку в руках. — И если бы что-то одно, все было бы не так безнадежно. У нее порок сердца, всего одна почка и фиброма мочевого пузыря. Фиброма затрудняет работу пищеварительного тракта и в меньшей степени легких, иначе она бы уже…

Он не договорил и с трудом перевел дух.

— Существуют новейшие препараты, которые могут Лауре помочь, однако ей трудно принимать лекарства. Она регулярно ест, но не растет и не набирает вес. Рост — это дополнительная нагрузка на сердце. А операция на сердце исключена из-за фибромы. — Губы его дернулись.