Мисс Ли выплывает на крохотную сцену. Снизу ее подсвечивает кольцо круглых лампочек, свет играет по черным виниловым танга и бюсту, когда она движется, показывая, что у нее есть по части изгибов. Пять или шесть лампочек в кольце перегорели, причем дохлые расположены через неравные промежутки, будто гнилые зубы во рту.

Она прошагала к шесту, стратегически установленному в центре сцены, обвила его руками и коленями и, выгнув спину, стала обрабатывать шест бедрами, приоткрыв рот и полузакрыв глаза — изображая одурелое, почти наркотическое опьянение, которому полагалось сойти за экстаз. Потом, оттолкнувшись от шеста, она помедлила перед первым клиентом и принялась выделывать настойчивые покачивания прямо ему в лицо.

Через пару минут он выудил из кармана рубашки пару смятых долларов и, затыкая их ей за подвязку, не преминул запустить запачканные никотином пальцы как можно выше по ее ноге. Мисс Ли наградила его улыбкой гейши и перешла к следующему клиенту, на удивление молодому и приличного вида и потому с меньшей вероятностью чаевых.

Она размышляла, что бы они подумали, узнай они, откуда взялся ее сценический псевдоним. Она родилась в Новом Орлеане, родители ее были корейцы, и Лауп, управляющий “Розового алмаза”, посоветовал ей выбрать “какую-нибудь китайскую подделку”, чтобы использовать ее “этническую внешность”. (“Полно мужиков на это западают”, — добавил он, будто делясь страшной мужской тайной.) Имя Ли она позаимствовала у персонажа своей любимой книги “Голый завтрак”. Когда клиент шел мерзкий, или не давали чаевых, или просто у нее не было настроения трясти задом перед сборищем человеко-членов, она думала об иглах с героином, протыкающих гнилые вены, о вздутых членах, сочащихся зеленоватой слизью, о красивых мальчиках, мастурбирующих под гниющей краюхой лунного сыра. Счастливее ее это не делало, но жизнь скрашивало.

Началась вторая ее песня. “№ 13 Baby.” The Pixies. Оглянувшись на кабинку ди-джея, она увидела, как Томми поморщился на подвывающий голос и рвущуюся психоделическую гитару, его вкусы склонялись все больше к группам вроде “Triumph” и “Foreigner”, этакому поддельному корпоративному металлу, и, может, немного “Guns N' Roses”, если ему хотелось чего порадикальнее.

Мисс Ли завела руку назад, чтобы расстегнуть бюстгальтер, и почувствовала, как за подвязку ей сзади засовывают банкноту, как сухая рука крадется по ее левой ягодице, чтобы затем исчезнуть. Углом глаза она заметила в одном из обрамляющих сцену зеркал клиента — высокий негр уже исчезал в темноте бара. По непонятной ей причине чернокожие, которым она нравилась, очень этого стеснялись. Может, потому, что она была такой бледной.

Тайком нащупав банкноту, она сдвинула ее по ноге набок. Это была десятка. Джекпот. С этой десяткой выручка переваливала за стодолларовую отметку, хорошие деньги за дневную смену: она теперь и впрямь может позволить себе уйти домой.

Сдирая виниловый топ с маленьких крепких грудей, она всматривалась в свое отражение, исчезающее в бесконечности зеркал. Груди соединяла тонкая серебряная цепочка, прикрепленная к изящным колечкам в обоих сосках цвета кофе с молоком. За исключением сосков ее кожа была цвета бледно-матового миндаля, ребра проглядывали будто планки в ставне жалюзи, тело было слишком худым, если не считать округлости попки и крохотного животика, ноги — мускулистыми от шестичасовых смен на шпильках и долгих прогулок по Французскому кварталу.

Лицо у нее было довольно плоским, широкий рот ненакрашен — она терпеть не могла вида помады у себя на губах, особенно сальной розово-оранжевой, какой мазались большинство танцовщиц, — темные узкие глаза, подведенные пурпурными тенями и черной тушью, почти скрывались благодаря неопрятному платиновому парику.