Поток зловонного горячего воздуха, по-звериному пахнущего испорченным мясом, накатывает сзади. Он исходит от фигуры, высокой и могучей, чье пугающее незримое присутствие заставляет трепетать каждый нерв твоего тела. Ты начинаешь биться в прутьях, как в силках. Они похожи на вертела, на деревянные стрелы. Твердые, как кость. Прутья повсюду.

Ты просыпаешься в темноте и скулишь. Дрожишь, словно только что вылезший из холодной воды. Твои легкие закачивают в себя воздух, десятилетиями скапливавшийся в старых подвалах. Запах заплесневелой древесины и барханов пыли, покрывающей лишенные света места.

Где ты? Или это просто ветер касается твоего лица?

Ты весь в синяках. Спина и плечи болят от жесткого деревянного пола, на котором ты лежал, уставившись в темноту. Ты шевелишь руками, и раздается шорох. Это спальный мешок. Спальный мешок, который сполз с пенопластового коврика на грязные деревянные доски и сбился у тебя в ногах. Задыхаясь, ты садишься. Твои ладони касаются шершавого дерева под тобой.

Люк. Меня зовут Люк. Я лежу на полу дома. Того, что мы нашли в черном лесу.

Его дыхание замедляется. Он уже не задыхается. Прутья исчезли. И его никто не преследует. Это лишь сон, и ничего больше. Но все тело болит, словно исцарапанное кустами ежевики, шипами и древесной корой, такой же колючей, как обросшие ракушками корпуса старых лодок. Может, это со вчерашнего дня? После долгого, безумного и изнурительного похода по сырому бескрайнему лесу.

Он оглядывает комнату, видит красноватое свечение, исходящее из печи, и вспоминает, что Хатч растопил ее накануне вечером. Трудно сказать, сколько сейчас времени, потому что ставни и дверь наглухо закрыты и свет не проникает на лестницу с безоконного чердака. Где его часы?

И где остальные?

Около себя в тусклом красноватом свете он видит лишь пустые спальные мешки, валяющиеся рядом с рюкзаками и высыпавшимся из них мусором.

Он сидит неподвижно, боясь шевельнуться, и слушает. Напрягая слух, пытается расслышать что-нибудь в темноте.

И тут раздается звук. Слабый, но все же отличимый от стука дождя по стенам и случайных скрипов, исходящих от покосившегося дома. Всхлипы. Кто-то плачет. Наверху. Люк смотрит на темный потолок и сглатывает подступивший к горлу комок страха.

Твое нижнее белье промокло насквозь. Ноги липкие от влаги.

Кто-то зовет тебя. Откуда-то сзади.

– Хатч, Хатч, дружище! Что это? Где остальные?

Голос звучит знакомо, но Хатч не отвечает, потому что слишком поздно, и он должен ждать здесь своего конца. Уже скоро.

Чья-то дрожащая рука на плече.

– Проснись, Хатч, проснись. Это сон. Дружище, это сон. Ты не знаешь, где находишься. Проснись сейчас же! Все позади. Давай, дружище.

Хатч поднимает голову, стараясь не смотреть на стоящую перед ним жуткую черную фигуру. Открывает глаза на звук голоса, ощущая, как высохшая соль трескается на пыльных щеках.

Люк!

При виде знакомого лица он морщится и пытается заплакать, но слез не осталось. Во рту горячо и солоно от рыданий. Но почему? Почему он здесь, в одних мокрых шортах, дрожит и рыдает в темноте? Он собирается умереть. Страх преследовал его давно. Хатч закрывает глаза и пробует воссоздать сон из своих мыслей.

Осознание собственного безрассудства пронзает его, согревая щеки и тело.

– Какого черта? – Он поворачивается, чтобы посмотреть на то, что напугало его. Во мраке, еле освещенном полосками света, проникающими сквозь трещины в потолке, он видит силуэт. Длинные конечности и рога. Застывшее в ожидании тело.

Но оно не живое. Нет, это не животное. Всего лишь чучело, объеденное мышами.