– Если Иви дает кому-то пощечину, то не напрасно. Лучше тебе убраться с ее дороги, Анна. Она совсем не такая тихая и кроткая, какой кажется. Идем, дорогая... – Он подал Иви руку. – Я расплатился. Кофе мы выпьем дома. Доброй ночи, Анна.
Большая его ладонь накрыла трясущиеся пальцы Иви, Стараясь не замечать любопытных глаз, она вышла с ним из дамской комнаты, а потом из ресторана. Интересно, что было слышно? И что услышал Георгос?
– Ты ей поверила? – спросил он по дороге домой.
– Поверила чему? – насторожилась Иви.
– Небылицам, какие она про меня наплела.
Иви облегченно вздохнула. Значит, он ничего не слышал. Их голоса, вероятно, заглушала тяжелая деревянная дверь. А зашел он взглянуть, что творится, когда Анна вскрикнула.
– Я бы не поверила ничему, что сказала эта потаскушка, – твердо произнесла Иви. – В ней нет искренности.
– Определение прямо по Леонидасу, – хмыкнул Георгос.
– Да? – озадаченно спросила Иви.
– Да. Если верить Леонидасу, на свете очень мало людей действительно искренних.
– Наверное, он прав, – пробормотала она.
– Теперь это ты про меня?
Иви промолчала.
Георгос вздохнул.
– Ты, правда, думаешь, что у меня снова могло быть что-то с этой женщиной?
– Я... я в этом не уверена, – призналась она в конце концов.
– Но уж в том, что у меня внебрачные связи, ты уверена и определенно намекала на это сегодня.
Иви опять ничего не сказала.
– Да отвечай же, черт подери!
Слезы защипали ей глаза.
– Да, – сказала она тихим сломленным голосом.
Он выругался так, как никогда еще при ней не ругался. С лицом мрачнее тучи вогнал «ягуар» *на подъездную дорожку, все еще что-то бормоча себе под нос.
Без всякого упоминания о кофе он потащил ее наверх по лестнице, втолкнул в спальню. Иви испуганно притихла.
– Так, – проскрежетал он, надежно заперев дверь и толчком усадив ее на край кровати. – А теперь сиди и слушай. И чтоб ничего не говорила. Ни единого слова!
Иви кивнула, радуясь такой возможности.
Он заходил взад-вперед по комнате, что-то бурча про себя. Наконец встал у окна, ухватившись за подоконник, и глубоко, прерывисто вздохнул. Потом повернулся лицом к ней, сложив руки на груди и стараясь расслабить напряженно вздернутые плечи.
– Я хочу рассказать тебе одну историю, – сказал он неожиданно тихим и спокойным голосом. – О человеке, женившемся на женщине, которую он безумно любил, но которая не способна была полюбить его в ответ так, как он того хотел.
У Иви округлились глаза. Не о своем ли браке он говорит?
– Этот человек был моим отцом, – резко продолжил он, перечеркнув все ее надежды. – А женщина – моей матерью...
Иви встрепенулась, несмотря на разочарование, выпрямилась, не сводя глаз с Георгоса, который смотрел не на нее, а куда-то в дальнюю стенку.
– Моей матери, видишь ли, не нравилась физическая сторона любви. Она находила ее... неприятной, а желания моего отца... отвратительными. Он как-то признался мне в этом, когда уже взрослым я упрекнул его за многочисленные и все менее и менее благопристойные связи. Но лишь когда он рассказал мне все, я понял наконец загадку их семейной жизни.
Иви не удивило такое начало. Она давно подозревала, что Алис пугала высокая сексуальная энергия мужа.
– Очевидно, мать терпела то, что она считала завышенными папиными требованиями, пока не зачала Леонидаса. Тогда она начала отказывать папе. |