— Это верно, невозможно. Но дело не в этом. Я чувствовал нити ощущения личной ответственности, связанной с глубоким страхом потери. Я обследовал все мозги на борту и пришел к выводу, что капитан намеренно послал свой корабль наперерез аврорианскому.

— Но этого тоже не может быть, — сказал Дэниел.

— А я принял это. Моим первым побуждением было изменить эмоциональный настрой капитана и вынудить его изменить курс, но я не смог. Его мозг был насыщен решимостью и, несмотря на тревогу, напряжение и страх потери, такой уверенностью в успехе…

— Как же могли одновременно существовать страх потери и чувство уверенности в успехе?

— Друг Дэниел, я перестал удивляться способностям человеческого мозга одновременно содержать две противоположные эмоции, я просто принимаю их. В данном случае, если бы я попытался заставить капитана изменить курс корабля, я мог бы убить его. Этого я не смог сделать.

— Но тогда могли бы погибнуть люди на корабле, включая мадам Глэдию и еще несколько сотен человек на аврорианском корабле.

— Они не должны были погибнуть, если капитан был прав в своей уверенности в успехе. Я не мог бы пожертвовать человеческой жизнью, чтобы предупредить всего лишь вероятную гибель многих. В этом-то и трудность, друг Дэниел, с твоим Нулевым Законом. Первый Закон имеет дело с индивидуумом и уверенностью, а твой Нулевой Закон — с неопределенной группой и вероятностью.

— Люди на борту корабля — не неопределенная группа, это собранные вместе отдельные индивидуумы.

— Но если бы я принял решение, то оно повлияло бы на судьбу одного индивидуума. Тут я ничего не могу поделать.

— Но все-таки ты что-то сделал?

— Я в отчаянии пытался воздействовать на мозг командира аврорианского корабля после прыжка, который приблизил нас к нему, но не смог — слишком велико расстояние. Однако попытка сказалась не совсем бесплодной: я определил нечто вроде слабого гула. Я не сразу понял, что принял ощущения всех людей на борту аврорианского корабля. Отфильтровать этот слабый гул от более сильных ощущений, идущих от нашего корабля, — трудная задача.

— Я думаю, вообще невозможная, друг Жискар.

— Почти невозможная, но с огромными усилиями я все-таки смог это сделать. Как я ни старался, я не мог выделить ни одного индивидуального мозга. Когда мадам Глэдия стояла перед толпой в Бейлимире, я ощущал сумбурную путаницу мозгов, но сумел выделить то тут, то там индивидуальный мозг хотя бы на миг. Но в этом случае так не было. — Жискар замолчал, погрузившись в раздумья.

— Я думаю, — сказал Дэниел, — это похоже на то, как мы различаем отдельные звезды в скоплении их, когда они относительно близки. Но в далекой Галактике мы видим только слабое свечение, а отдельных звезд не различаем.

— Удачная аналогия, друг Дэниел. Когда я сосредоточился на слабом, но далеком шуме, мне показалось, что я смутно различаю в нем всплеск страха. Я не был уверен, но решил попробовать. Я никогда еще не пытался оказать влияние на таком расстоянии, но все-таки постарался усилить этот страх. Не могу сказать, удалось ли это.

— Аврорианский корабль ушел. Значит, тебе удалось.

— Это еще ничего не значит. Он мог уйти и без моих усилий.

Дэниел задумался.

— Мог. Если наш капитан был так уверен, что тот корабль уйдет.

— С другой стороны, — сказал Жискар, — я не думаю, что у капитана были основания для такой уверенности. Мне казалось, что эта уверенность смешивалась с чувством благоговения и почтения к Земле. Эта уверенность была подобна тому доверию, какое испытывают дети по отношению к своим родителям, защитникам и тому подобным.