Филипп Ефремов слышал уже об этой страшной пытке. От нее многие умирали, потому что соль разъедала у несчастных все внутренности.

Но Ефремову не дали умереть. Когда он уже начал терять сознание, один из стражников, глазевших на пытку, принес по знаку палача котелок с растопленным овечьим салом. В горящий от соли рот пленника влили три большие чашки этого пойла. Сержанта вырвало, но жизнь его была спасена: сало вобрало в себя всю соль, дикая боль утихла.

Утром в подвал, куда бросили Ефремова, зашел начальник стражи, оскалив гнилые зубы, весело спросил:

— Ну, передумал?

Ефремов упрямо покачал головой.

Его опять вытащили во двор, и пытка началась сначала. И на следующее утро его снова поили рассолом, потом овечьим салом. За эти три дня ужасных пыток пленник совсем обессилел и еле мог шевелиться. Аталык сам пришел посмотреть на его мучения.

— Теперь перейдешь в нашу веру? — спросил он.

Ефремов, собрав последние силы, мотнул головой.

Ноздри у аталыка гневно дрогнули. Заметив это, палач взялся за рукоятку своей сабли, ожидая привычного сигнала, чтобы срубить упрямцу голову.

Но аталык молчал, задумчиво глядя на осунувшееся лицо непокорного пленника.

— Ты крепкий, — с уважением сказал вдруг Данияль-бий. — Такие мне и нужны. Хорошо, оставайся при своей вере. Но служить мне будешь?

Ефремов знал: одно неосторожное слово — и ему конец. Сверкнет кривая сабля, покатится в пыль его голова. Так умереть глупо — надо жить, чтобы убежать отсюда. И, с трудом шевеля распухшими губами, ответил;

— Служить буду.

Аталык вздохнул с облегчением.

ТОСКА ПО ДОМУ

Стал теперь Филипп Ефремов именоваться юзбаши, по-российскому соответствовало это капитанскому чину. Командовал он сотней солдат, среди которых было двадцать человек из русских пленников и беглых крепостных, заброшенных причудами судьбы в Бухару.

Были в его сотне сыновья русских солдат из отряда Бековича-Черкасского, которого в 1717 году отправил Петр I к хану хивинскому послом. Поход этот кончился неудачей. Хивинский хан заманил Бековича-Черкасского в предательскую ловушку и перебил весь отряд. Только проводнику хадже Нефесу и казаку Михаиле Белотелкину удалось бежать.

Но Ефремов узнал, что погибли тогда не все русские солдаты. Сто из них были присланы в Бухару, где хан создал крепкую армию. Об этом еще ничего не знали в России.

Взял в свой отряд Ефремов и Степана Родионова, добившись, чтобы аталык отобрал его у муллы. Теперь они снова были вместе и еще крепче сдружились. Их сблизила тоска по родине.

Все кругом было иное: и дома, и одежда, и обычаи. Даже Новый год здесь праздновали по-иному: в февральское новолуние.

Вскоре встретили друзья еще одного земляка. Проезжая мимо придорожной кузницы, остановились они подковать лошадей.

— Эй, усто! (Усто — мастер) — крикнул Степан, подойдя к двери кузницы. — Салам алейкум! Коней ковать, быстро!

И вдруг в ответ хрипловатый бас ответил по-русски:

— Это кто там торопится, как поповна замуж? Успеешь.

На пороге появился старик в кожаном фартуке, вытирая рукавом лицо. Он отнял руку, и друзья увидели, что ноздри у него вырваны.

Так встретился Ефремов с Егором Прохоровым. Рассказал им старик, что каторжный свой знак получил на уральском заводе. Оттуда он ушел к Пугачеву. А после разгрома восстания, спасаясь от верной виселицы, убежал в степь. Долго странствовал по казахским улусам, пока добрался до Бухары. Здесь его ремесло было в большом почете.

Старый кузнец понравился Ефремову. Чем-то он напоминал ему родного отца.