|
Я побежала за машиной. Мой буфет покачивался, я смотрела на любимые черные розы, а мама подбежала ко мне, стала целовать и говорить, что я умница, что сказала про туалет… А потом, господин капитан… Нас везли очень долго в ссылку. Вши. Голод. С какой-то станции повезли в грузовиках. Сбросили в лесу. Рассказать вам, как мы шли пешком хоть до какого-нибудь жилья? Во что могли превратиться ножки пятилетней девочки? В месиво.
Все молчали. – Тогда было страшное время, – вымолвил наконец Юра Евсеев. – То время… осуждено. Это совсем другое… – Шуру, моего мужа, отца Шурочки, посадили в восемьдесят втором, – сказала Елизавета Михайловна. – За то, что переводил Генри Миллера, перепечатывал и давал читать друзьям. Он сгинул, как и мой папа. А Генри Миллер свободно продается в магазинах. – Часы! – вдруг ожила Анна Матвеевна. – Вам понравились старинные часы! Юра обернулся к ней. – Они были в ремонте! Мама отдала квитанцию Степаниде Ивановне, дворничихе! Она их получила! И сохранила! Она и квартиру нам сохранила! Написала заявление, что просит жилплощадь врагов народа отдать ей, многодетной… У нее все дети повырастали и переженились, пока мы вернулись! Мы – боялись! Мы только в пятьдесят пятом, когда уже точно знали, что… Она заплакала. – Уходите, – глядя в сторону, приказала Елизавета Михайловна. – Шурочка! Скажи что-нибудь! – Юра повернулся к ней. Лицо девушки было мертвенно-белым. Она прислонилась к стеллажу с книгами, вцепившись пальцами в полку. – Это… Это ужасно! Как ты мог?! Ты меня обманул! Ты допрашиваешь людей, да?.. – Конечно, – ответил Юра Евсеев. – На трех языках. Если это необходимо. В присутствии адвоката и переводчика. Цивилизованно. Я никого не бью. Не истязаю. Сейчас – другое время. – А за что тебе досрочно дали капитана? Ты кого-то арестовал? Юра кивнул. – Шпиона. – Знаем мы этих шпионов! – зло процедила Ираида. – А за нас вам какое звание дадут? Полковника? Или генерала? – Что за ерунда! – Молодой человек, я попрошу вас покинуть наш дом! – строго сказала Анна Матвеевна. – И заберите ваши подачки! – добавила Елизавета Михайловна. – Мы к ним не притронемся! – Забудьте сюда дорогу! – по-прежнему зло сказала Ираида. – И передайте своим начальникам, что, если меня арестуют, поднимется международный скандал! – пригрозил папа-не папа. – За моей судьбой наблюдают друзья из Парижа… Юра встал и внимательно оглядел всех. Беатриса Карловна куда-то испарилась, и он был предоставлен сам себе. – Я передумал. Я, пожалуй, внимательно прочту Кафку. Мне стало интересно, как может человек, сто лет назад переживший страшное горе… – Шестьдесят пять, – поправила Анна Матвеевна. – Хорошо. – Юра просто взвился от негодования: – Шестьдесят пять! Человек пережил что-то невообразимое, залез в щель, как таракан, там, в щели, он живет только тем, что пережил, и ему – нравится это! Может быть, Кафка прав? Притерпелость к злу влечет вечное ожидание зла? – Не надо, – покачала головой Елизавета Михайловна. – Интеллектуальные размышления у вас плохо получаются. Уходите, наконец! Вы нам неприятны! Шурочка, как сомнамбула, вышла за ним в прихожую. Юра обнял ее за плечи: – Собирайся, пойдем ко мне. Завтра мы подадим заявление… Она качнула головой, резко отстранилась. |
