— Будешь заказывать отпечатки? — поинтересовался он. — Или просто сбросишь на компьютер?

Алина почему-то ответила не сразу, словно этот простой вопрос нуждался в самом тщательном обдумывании.

— Наверное, сначала сброшу на компьютер, — наконец ответила она. — А потом потихонечку буду делать отпечатки… не со всех, конечно.

— Почему? Это же память…

— Я и так ничего не забуду, — услышал он тихий ответ.

И снова почувствовал себя бестактным чурбаном. Зачем спросил? И без того ясно, что не забудет, оба не забудут эти дни и, особенно, ночи. Нет, нужно обязательно внести ясность… никому, в общем-то не нужную.

Вернувшись домой, Вадим Сергеевич испытал одновременно и облегчение, и сожаление. С одной стороны, он был рад, что может заняться привычным и любимым делом, хоть как-то отвлечься от своей нелепой и почти преступной любви. С другой же стороны…

С другой стороны он прекрасно понимал, что ничего подобного в его жизни больше никогда уже не будет. Жениться на Алине? Это однозначно — потерять сына. Не жениться? Потерять ее, не менее однозначно. Он уже достаточно хорошо знал ее характер, чтобы понимать: компромиссов она не потерпит, лгать никому не будет, просто уйдет. Но — куда?

Вот от этих мыслей и этих вопросов Вадим Сергеевич и сбегал каждое утро в свой офис, давая себе слово, что проведет там весь день, а может быть, и весь вечер, допоздна. И каждый вечер возвращался домой не позже восьми часов, зная, что дома его ждет Алина. И не просто ждет, а готовится к его приходу, старается, поддерживает в доме почти стерильную чистоту, красиво накрывает на стол, подает любимые его блюда.

«Она была бы мне идеальной женой, — все чаще думал он. — Да, я на двадцать пять лет старше, но ведь есть масса примеров счастливых браков и с такой разницей в возрасте. Конечно, она захочет иметь детей, но ведь и я, на самом деле, хочу того же. Хочу — и не могу. Сергей никогда не простит мне такого… предательства».

И ему, и Алине было трудно поверить в то, что несколько месяцев, оставшихся до приезда Сергея, они проведут вот так — то ли в идиллии, то ли в напряженном ожидании неизбежного конца этой самой идиллии. И тем не менее… Не зря ведь говорится, что нет ничего более постоянного, чем временное.

Когда до приезда Сергея оставалось меньше недели, Вадим Сергеевич как-то вдруг понял, что последние два месяца письма от сына приходили крайне редко. Точнее, пришло всего одно, причем короткое и маловразумительное. Единственное, что в нем было прописано достаточно четко: дата предполагаемого приезда. Но — предполагаемого, поскольку срок демобилизации вещь вообще крайне условная. Может реализоваться день в день, а может и растянуться, причем достаточно серьезно.

Впрочем, было похоже, что Алину не слишком волновала неуклонно приближающаяся дата. Правда, она убрала квартиру до неправдоподобного блеска, проследила за тем, чтобы «студия» для Вадима Сергеевича была закончена и полностью очищена от последствий ремонта. Забила продуктами оба холодильника — для себя, точнее, для них с Сергеем, и для Вадима Сергеевича. И…

И — все. Как ни приглядывался Вадим Сергеевич к своей юной возлюбленной, он не смог заметить ни малейшего признака озабоченности, нервозности, опечаленности. Напротив, она стала удивительно спокойна, настолько спокойна, что Вадима Сергеевича как-то посетило совершенно несвойственное ему образное сравнение: когда рыбка умирает, она перестает трепыхаться.

Впрочем, никаких признаков того, что Алина погибает, тоже не было. Наоборот, она стала чуть более земной и темпераментной, чем до этого. Радоваться ли такой перемене или огорчаться, Вадим Сергеевич не знал.