В окне пятиэтажки из белого кирпича, как раз над магазином со смешным названием «Скворцы», какой-то дурак позабыл закрыть форточку.

Если бы нашелся кто-нибудь, связавший между собой все эти незначительные события, он мог бы с сожалением отметить, что ни из форточки, ни из мчащегося автомобиля, ни с тех мест, где находились дворничиха, покупатель и бомж, нельзя было видеть происходящего на заднем дворе и у боковой калитки в решетчатой ограде рынка. Несколько минут назад здесь стоял маленький светловолосый юноша в кургузой курточке, замотанный толстым серым шарфом до самого носа, длинного и плоского, как утиный клюв. Юноша довольно прилично играл на скрипке, а прохожие изредка бросали монеты в раскрытый футляр у его ног. Внезапно он прервал мелодию, быстро сложил скрипку и смычок в футляр и, застегивая замки его на ходу, проворно пошел, почти побежал прочь, прикрывая лицо и голову пушистым шарфом.

В группе молодых людей, сопровождавших иностранных туристов и разъяснявших им особенности псевдорусского стиля архитектуры собора, возникло некоторое замешательство.

Некто высокий, красивый, немного при этом женственный, в каплевидных очках золотой оправы держал за руку миловидную брюнеточку с очень живыми черными глазами и указывал ей вслед убегающему скрипачу, настойчиво убеждая в чем-то. Девушка глядела в ту сторону из-под ладошки и пожимала плечами, поправляя сползающую сумку на длинном ремне. Иностранцы, возрастом немногим моложе собора, обозревали его купола и кресты, фотографировали и ставили галочки в программках экскурсий, отмечая пункты постижения загадочной русской души или просто контролируя обещанные рекламным проспектом удовольствия.

Почти тотчас после того, как юный скрипач исчез из виду за древними стенами собора, из калитки рынка на улицу Володарского вышли и встали по обе ее стороны двое внушительных уроженцев Кавказа, с лицами настороженными и не располагающими к интеллектуальным беседам. Они столько же напоминали своих собратьев с рынка, сколько лесной вепрь напоминает жирного домашнего борова.

Оглядевшись, один из них что-то сказал в мобильный телефон, едва выступающий из внушительного кулака.

Через минуту, обогнув собор, к калитке подкатил грузовичок «Газель». Рыночные чеченцы под презрительными взглядами своих лесных единоверцев проворно вынесли из калитки и загрузили под тент кузова несколько длинных дощатых ящиков, окрашенных в серый цвет и загруженных доверху мерзлым фиолетовым картофелем. Дадашев и Нахоев, они же — определенные сотрудниками ОПС как «Кубик» и «Ромбик», заглядывая в глаза приезжим, завели церемонию прощания, по мусульманскому обычаю прижимая каждого к своему сердцу вместо рукопожатия.

— Кланяйтесь уважаемому Ходже! — сказал по-вайнахски Нахоев. — И передайте, что…

Приезжий жестом прервал его, сверкнув глазами.

— Чего боитесь! — улыбнулся Дадашев. — Все чисто. Каждый день проверяем.

— Пусть боятся неверные. — пробурчал другой приезжий, испытывая явное желание поскорее уйти. — У них ослаб страх. Пора им напомнить. Ходжа хочет, чтобы никто из них не мог спать спокойно.

— Мы все этого хотим. — хитро улыбнулся низенький Дадашев.

— Тогда сделайте побыстрее, что велено.

— Мы сделаем. — хмуро ответил Нахоев.

— Аллах акбар, — синхронно выдохнули приезжие.

На колокольне собора ударил колокол.

Грузовичок отъехал.

Приезжие, косясь на кресты, морщась от колокольного звона, сели в темную неприметную «тойоту» с тонированными стеклами и московскими номерами и покатили следом.

— Что мы еще должны сделать? — спросил недовольно Дадашев.

— Скажу потом, — уходя в калитку, отозвался Нахоев.