– Конечно, бывало. Но не так варварски… – Он вскинул руки. – Убить двоих человек! Они бы этим варнакам и так все отдали, пригрози им оружием. Зачем же было их убивать?

– Варнаки… Слово колоритное.

Иван Ильич внимательно посмотрел на Полину.

– В Сибири и Забайкалье так испокон веку называли убийц и грабителей. – Он тяжело вздохнул. – Многострадальная она, Сибирь наша матушка. Сколько лет сюда со всей России подонков и преступников отсылали. Оттого и жизнь здесь суровая. В каждом доме – ружье, во дворе цепной пес, и ставни на железных болтах. Впрочем, – он еще раз вздохнул, – все мы не без греха.

– В каком это смысле? – поинтересовалась Полина.

– Каждый второй сибиряк – потомок каторжанина или ссыльного. Остальные – из переселенцев или эвакуированных в годы войны.

– А вы? Ваши предки тоже из каторжан?

– Мои-то из казаков, – Иван Ильич оживился и ухватился за любимую тему: – Раньше ведь как… Целые деревни казачьими были, выселками их называли. К примеру, сбежит с каторги каторжанин, жандармы его ловят. А были еще казаки-добровольцы, которым, если поймают, за каждого беглого по десять рублей выдавали.

– Всего-то десять? – удивилась Полина.

– Ну, это когда было… Тогда корова стоила четыре рубля, максимум четыре с полтиной.

– Как же их ловили? Тайга-то большая.

– Очень просто. Как только сбежит кто-то с каторги, оттуда сразу передают. А ведь бегут все на запад. На восток никто не бежит. С севера Байкал не обойдешь, значит, только югом. Двести пятьдесят – триста километров пешком по тайге. Беглый-то не знает, а местный знает, где удобней пройти. Ловили их, как куропаток. Он же не пойдет в дурнину, он пойдет, где удобней. А там его уже казаки поджидают. – Старик удовлетворенно вздохнул. – Десять рублей как минимум давали за каждого.

– Откуда вы все это знаете?

– Дед рассказывал. Ему – его дед и отец.

– Значит, вы из тех казаков, которые беглых ловили?

– А что в этом плохого? Почтенное занятие, не хуже любого другого.

Прибрежная полоса резко сузилась, кромка леса подступила к самой воде. Там, на береговой луговине, стреноженная лошадь щипала траву. Завидев Мохначева, она затрясла гривой и подскоком заторопилась к нему.

– Иди сюда… Иди чего дам… – Иван Ильич достал из кармана салфетку, в которую были завернуты кубики сахара, выложил их на ладонь и протянул лошади.

Та, вытянув шею, осторожно взяла сахар губами.

– Идемте обратно, – сказал Мохначев. – Это конечный пункт нашего путешествия. – Он указал на серый забор. – Дальше – подсобные хозяйства и очистные сооружения.

Они зашагали назад.

– На чем мы остановились? – спросил Иван Ильич.

– На том, что охота на каторжан – занятие не хуже других.

– Точно.

– В здешних местах много приисков?

– Приисков здесь – пруд пруди. Артели частные тоже есть. Золото добывать – дело нехитрое. В артелях мужики моют золото самым простым, дедовским способом. Нужны только лоток, кайло да лопата. Еще кусок сита (породу просеивать) и метра два коврика…

Полина улыбнулась:

– Вы так говорите, как будто занимались этим всю жизнь.

На что Мохначев ответил:

– Деду пару раз помогал. Только ему не очень везло. А вот я однажды самородок нашел.