Забрински, прикрыв ладонями микрофон, уже разговаривал с «Дельфином». Через минуту он снял наушники и, выключив рацию, сказал:

— Не знаю, то ли мы и впрямь бывалые, то ли нам просто повезло, а может, и то, и другое… Но они говорят, что мы идем прямо по курсу.

Он опорожнил стакан, который я ему протянул, и удовлетворенно крякнул.

— Это — хорошая новость. А теперь плохая. Края полыньи, в которой стоит «Дельфин», начинают смерзаться. Причем довольно быстро, и капитан думает, что часа через два им придется погружаться. Во всяком случае, не позже.

Немного подождав, радист медленно добавил:

— А эхоледомер не работает.

— Эхоледомер? — переспросил я, почувствовав себя в глупом положении. — А что, лед…

— Да, дружище, — устало проговорил Забрински. — Вы не поверили штурману, доктор Карпентер. Вы для этого слишком умны.

— А что, это кстати, — безрадостно заметил Хансен. — Теперь все просто и ясно. «Дельфин» погружается, лед смыкается. Мы — здесь, «Дельфин» — внизу, между нами — толща льда. Скорее всего, они уже никогда нас не найдут, даже если починят эхоледомер. Как думаете, нам лучше сразу лечь и умереть или еще часика два поболтаться?

— Какое горе, — подал голос Роулингс, — я имею в виду не нас лично, а ту огромную потерю, которую понесет американский военно-морской флот. Думаю, лейтенант, я не ошибусь, если скажу, что мы трое были прекрасные парни. По крайней мере, вы и я — Забрински, по-моему, уже давно достиг предела совершенства.

Свою тираду Роулингс выдал, задыхаясь и стуча зубами. Он принадлежал к тому типу людей, которых непременно хочется иметь рядом, когда над тобой нависла беда. Например, та, что угрожала нам сейчас. Насколько мне было известно, Роулингс с Забрински слыли на «Дельфине» простодушными весельчаками, но это была всего лишь маска, за которой они, по им одним ведомым причинам, старались скрыть свой острый ум, повышенное чувство дисциплины и незаурядные таланты.

— А меня сейчас пугает другое, — съязвил Хансен, — ваша беспросветная тупость. А еще моряки! Доктор Карпентер считает, что мы должны вернуться без него, — продолжал он, поразив меня своей самоуверенностью. — Доктор Карпентер не повернет назад и за все золото Форта Нокс.

Он с трудом поднялся.

— Нам осталось не больше полумили, так что хватит болтать.

В слабом луче моего фонарика я увидел, как Роулингс и Забрински переглянулись и пожали плечами. Они тоже встали на ноги, и мы двинулись дальше.

А три минуты спустя Забрински сломал лодыжку.

Все произошло до смешного просто — удивляюсь, как это только не случилось с кем-нибудь из нас раньше. Покидая нашу последнюю стоянку, мы решили не огибать ледяной хребет с юга или севера, а перебраться прямо через него. Его высота была около десяти футов, но, подталкивая снизу и поддерживая друг друга сверху, мы поднялись на вершину без особых сложностей. Тщательно ощупывая перед собой лед палкой — фонарь в таком урагане был совершенно бесполезен, а стекла очков стали совсем непроницаемыми, — я прополз по пологому склону тороса двадцать футов и, добравшись до его края, опустил палку вниз.

— Пять футов! — прокричал я, когда подошли остальные. — Здесь только пять футов.

Скользнув на край ледяной стены, я спрыгнул вниз. За мной легко соскользнул Хансен, потом Роулингс.

Глядеть на то, что затем произошло с Забрински, было просто невыносимо. То ли он неверно примерился к высоте, то ли потерял равновесие из-за внезапно ослабевшего ветра, но как бы то ни было, он прыгнул и приземлился позади нас вроде бы вполне благополучно, но тут же вскрикнул и тяжело осел на землю.

Я стал спиной к ветру, сдвинул на лоб очки, чтобы не мешали, и вытащил фонарик.