Бедный Уильям, мне было жаль его.
И вдруг во мне вспыхнул гнев. Я принесла ему корону. Я, королева, любимая народом, подчинилась человеку, изменявшему мне на протяжении всей нашей супружеской жизни.
Когда возникла в нем страсть к Элизабет Вилльерс? До того, как мы выехали в Голландию? Скорее всего сразу же после этого.
Он должен был быть верен мне все эти годы. Это был его долг.
И ради него я предала отца, ради человека, никогда не любившего меня, желавшего не меня, но только то, что я могла принести ему, человека, который всю жизнь изменял мне.
Если бы он был таким, как дядя Карл или мой отец, все было бы по-другому. Женщины были для них частью их образа жизни, они были добры и снисходительны к своим женам, требуя от них уступки только в одном. Но Элизабет Вилльерс была единственной любовницей Уильяма. Говорили, что он увлекался Анной Бентинк, но я не верила. Все четверо, Элизабет, Уильям и чета Бентинк, были близкими друзьями, потому что Анна была женой Бентинка, а Бентинк был ближайшим сподвижником Уильяма.
Мне было еще больнее оттого, что он мог быть верен и был верен, но не мне. Я была глупым ребенком, доставшимся ему по условиям договора, слезливой невестой, бывшей сначала не в состоянии скрыть свое отвращение к нему. И он обратился к Элизабет Вилльерс.
Меня продали ему. Отцу была ненавистна мысль об этом браке, он пытался спасти меня от него, но это было не в его власти. Могла ли я осуждать Уильяма? Да, могла. Он никогда не проявил ни доброты, ни понимания; он всегда был резок, всегда настаивал на своем превосходстве. А я была королева, желанная народом, любимая им. «О, возрадуемся!» «О, воскорбим!»
Я начала письмо ему.
Я писала, что я умираю. Я сказала, что много страдала из-за связи его с одной из моих дам. Он ничего не мог сделать теперь, чтобы загладить свое пренебрежение ко мне, но ради спасения его души я просила его раскаяться в прелюбодеянии и покинуть Элизабет Вилльерс. Я никогда не узнаю, исполнит ли он мое последнее желание, но ради его собственного спасения надеялась, что он так поступит.
Я долго сидела, думая об Элизабет Вилльерс – ее превосходстве надо мной, презрении ко мне, ее косящих лукавых глазах, – о том, сколько я выстрадала из-за нее. Я хотела бы не испытывать ненависти к ней. Мне следует думать о своих грехах, а не о чужих.
Если бы все можно было вернуть, как бы я поступила? Я не уверена. Но нельзя вернуться назад и сказать: «Вот решающий момент моей жизни. Сейчас я изменю все!» На пути, которым ведет нас судьба, нет таких поворотов.
Ко мне пришел архиепископ Тенисон. Я поняла, что он узнал об ухудшении моего состояния.
– Я писала королю, – сказала я.
Он удивился, недоумевая, почему я нашла нужным писать мужу, когда я могу просто поговорить с ним.
– Я вручаю вам письмо, – сказала я. – Я хочу, чтобы вы передали его ему, когда я умру.
– Ваше величество! Вы еще проживете много лет на радость своим подданным, – возразил он тем фальшиво-бодрым голосом, какой обычно появляется у людей, говорящих с безнадежно больными.
– Вы сделаете это для меня, архиепископ?
– Я повинуюсь вашему величеству. Давайте помолимся вместе.
Мы молились, и я просила Бога простить мне мои грехи.
Рано утром я заметила, что у меня на теле появились пятна. Оспа пришла в Кенсингтон. Я уверена теперь, что смерть близка.
Я кладу перо. Есть еще некоторые дела, которые я должна привести в порядок перед тем, как уйти. А времени у меня остается совсем мало.
|