|
С тех пор я выслушал в свой адрес, а также получил через вторые лица множество лестных похвал от самых разных людей, включая членов кабинета министров — да, министров! — а также оппозиционеров, из коих я упомяну одного сэра Ф. Бердетта. Он говорит, что это лучшая речь, произнесенная лордом с "незапамятных времен", — может, потому, что высказанные в ней чувства близки ему. Лорд X. сказал мне, что я побью их всех, если буду продолжать в том же духе; а лорд Г. заметил, что построение отдельных фраз напомнило ему Берка!! Немалая пища для тщеславия. Я произносил дерзкие фразы с видом невинной наглости, ругал всех и вся, очень рассердил лорда-канцлера и, если верить тому, что я слышу вокруг, этим экспериментом не нанес никакого ущерба своей репутации! Что касается манеры говорить — то говорил громко, гладко и, возможно, несколько театрально. В газетах ни самого себя, ни других узнать невозможно» (Фрэнсису Ходжсону, 5 марта 1812 г.).
На его ньюстедском надгробии… начертаны строки Байрона… — Вот полный текст эпитафии:
«О Вальс! Хотя в своем краю родном / Для Вертера ты был почти Содом» — «Вальс», пер. Г. Бена. По рассказам моей матери, ее первый отклик на явление лорда Байрона — она не стремилась, подобно всему свету, с ним познакомиться — уязвил его самолюбие и пробудил интерес к ней. — Из дневника Анны Изабеллы Милбэнк: «25 марта 1812 г. Впервые видела лорда Байрона. У него желчный рот. Он кажется мне искренним и независимым, то есть искренним, насколько возможно в обществе, если не выказывать презрения. Во время разговора он часто прикрывает рот рукой. Заявив о своей страстной любви к музыке, он добавил, что не понимает, как можно быть к ней равнодушным. Мне показалось, что ему стоило больших усилий сдерживать природную горячность и насмешливость, чтобы кого-нибудь не обидеть, но временами он презрительно надувал губы и раздраженно щурился. Вокруг и впрямь творилось что-то странное. Владевшая гостями безжизненная веселость красноречиво свидетельствовала об отсутствии подлинного веселья. Даже вальс не внес оживления. Музыку слушали потому, что так принято. Мысль подавлялась чванством. И это лучшее лондонское общество!»
Глава девятая
…этот неотразимо приятный джентльмен «во мгновение ока» менялся… — «Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся вдруг, во мгновение ока, при последней трубе» (1 Кор. 15:51–52). …«возрастало от насыщенья»… — «Как если б голод только возрастал / От насыщения» («Гамлет», акт I, сц. 2; пер. М. Лозинского). …он улыбался, когда выигрывал, а при проигрыше начинал игру заново… — Прототип мистера Пайпера был не столь сдержан и благопристоен: «Однажды в игорном доме (это было еще до моего совершеннолетия) Скроп Дэвис напился, что обычно бывало с ним к Полуночи, и проигрался, но друзья, чуть менее пьяные, чем он, не могли уговорить его идти домой. Отчаявшись, они предоставили Скропа самому себе и демонам игры. На следующий день, около двух часов пополудни, проснувшись с жестокой головной болью и пустыми карманами, друзья Скропа (которые расстались с ним часов в пять утра, когда он был в проигрыше) застали его крепко спящим, без ночного колпака и вообще почти без всякой одежды; подле него стоял Ночной Горшок, доверху полный — Банкнотами! Бог весть, как он их выиграл и как туда засунул — Скроп не помнил; но их там было на несколько тысяч фунтов» («Разрозненные мысли», № 77). …Али нашел ее воплощением сердечности и доброжелательства. |
