По окончании экзекуции лорд Сэйн передал трубку мальчику и покинул конюшню, где наказанный слуга все подвывал от боли и позора, — направился во двор, к некогда горделивому коню, понурившему голову, вынул из-за пояса пистолет, зарядил его, взвел курок и, без единого слова, пристрелил злополучное животное.

Дальнейший путь из горного края лежал к морю — через местность, почти лишенную дорог, хотя отряд и миновал группу рабочих, занятых починкой одной из немногих троп: это были женщины, поскольку в той стране, в отличие от турецких владений, женщин не отстраняют от участия в мирских делах — напротив, они выполняют всякую мужскую работу — и даже более того, — с ними обращаются как со скотом, крайне пренебрежительно. Одна из этих женщин, дробивших камень, — самая юная и миловидная — подняла на странных проезжих голубые глаза, и Али, словно пораженному в сердце ударом кинжала, на миг почудилось, будто Иман каким-то чудом оказалась здесь; иллюзия тут же рассеялась, но Али ощутил — впервые со всей остротой переживая ужасную непривычность и неизбежность происходящего, — что он оставил дом навеки и все, что знакомо и любимо, ему уже никогда не суждено увидеть вновь.

Но затем глазам предстало море: голубой простор, усеянный алмазными искрами, вначале блеснул между пиками, а потом развернулся во всю необъятную ширь: на первых порах Али никак не мог поверить, что он целиком состоит из воды, в чем — со смехом — уверяли его более искушенные в странствиях спутники; и Али, охваченный ужасом и восторгом, поскакал вниз навстречу слабому прибою, однако, натянув поводья, удержал коня перед наползавшей на песчаный берег пенистой волной, в точности как девушка, опасаясь запачкаться, подбирает юбки. Лорд Сэйн, подъехав ближе, повелительными жестами приказал сыну войти в воду, на что Али не решался — возможно, не веря, что его родитель и в самом деле этого хочет. «Вперед, сударь! — вскричал лорд Сэйн на своем наречии — и уж смысл этой фразы был для Али ясен. — Вперед, говорю!» — «Мальчик не умеет плавать, милорд», — откликнулся по-новогречески предводитель отряда, на что лорд Сэйн ответил: «Конечно, не умеет! Зато умеет его лошадь!» С этими словами он ударил лошадь Али кнутовищем по холке и, когда она шарахнулась, ударил еще раз. Али — стараясь уберечь коня — обернулся и вперил в мучителя яростный взгляд — но лорд Сэйн, разом взбешенный и обрадованный отпором, опять указал на море. Растерянный юноша помедлил, словно колеблясь перед выбором — противостать отцу или Пучине; затем резко натянул поводья, развернул коня, хлопнул его пятками по бокам — и конь, пустившись по берегу вскачь, с готовностью ринулся в волны! У Али перехватило дыхание от холода — хотя англичанам это море представлялось столь же теплым, что и чашка чая на светском рауте, — и от того, что влага, мгновенно пропитавшая его одежду, словно бы намеревалась завладеть им и стащить в глубину, — однако он в беспричинном неистовстве понукал лошадь, не заботясь, утонет ли он или выберется на другой берег — если есть такой! Конь поплыл уверенно и безбоязненно, пока все четыре его ноги не оторвались от дна (да, он умел плавать, как и все млекопитающие, от кошек до слонов, — но только если они сами на это решаются или же испытывают надобность).