– Стив, ты? – опешила Светлана, открыв дверь.

–Hello, darling! – улыбнулся путешественник, что означало «Привет, любимая!». – Here I am. (А вот и я!).

– Светка, это кто еще к тебе на ночь глядя приперся? – заорал из глубины квартиры нетрезвый голос.

– Не твое дело! Это ко мне! – рявкнула в ответ Светлана и бросилась путешественнику на шею.

Семья Светланы, состоявшая из пьяницы папаши, работавшего на автозаводе, который дышал на ладан, истеричной, измученной жизнью матери и собственно Светы, молодой учительницы, теснилась в двухкомнатной хрущевке. "Да да, это трущобы, я знаю, в Лондоне они тоже есть", – радостно отозвался англичанин на новое название. Он посещал на родине ради любимой ускоренные курсы русского языка и уже кое что понимал. Светлана счастливо рассмеялась.

Влюбленные поселились в маленькой комнате, которую почти полностью занимала широкая тахта, бело розовая кукла талисман нашла свое место на тумбочке

Стиву было все интересно в загадочной новой России. Будни Перестройки обрушились на бесшабашного английского путешественника яростнее, чем волны Атлантики.

Неожиданно открылась горькая правда: недоучившийся молодой британец без востребованной профессии – не такое уж большое сокровище даже для эпохи дикого капитализма. Стив безуспешно пытался найти в Москве работу, открывая для себя все новые удивительные вещи. Во первых, на его родном языке довольно бойко болтала изрядная часть молодых москвичей. Во вторых, англоговорящих иностранцев в городе оказалось больше, чем хороших вакансий для них. И, в–третьих, устроиться без рекомендации в серьезную фирму с приличной зарплатой в русской столице было так же трудно, как и в родной Британии.

Словом, Стив, не прекращая поиски достойной работы, стал трудиться день и ночь в разных фирмочках, редактируя тексты и рекламные слоганы на английском. Светлана получала в школе гроши и по прежнему подрабатывала экскурсоводом. Молодые жили, как и раньше, в маленькой квартирке в Текстильщиках. Каждый вечер там происходило то, что Стив называл про себя "итальянское кино".

– Дармоеды! Сволочи! Холуи буржуйские! Просрали страну! – орал папаша Василий Петрович, сильно смахивавший на мусорщика Дулитла из фильма "Моя прекрасная леди". Приняв на грудь законные двести граммов и поглощая программы теленовостей, он был неукротим в классовом гневе.

– Вот урод! Достал своим совком! Коммуняка! Работяга хренов! – визжала Светлана с какой то особой интонацией, свойственной лишь родной речи и напрочь исчезавшей, когда она изъяснялась на языке Шекспира и Байрона.

– Не груби отцу, дрянь! Сопля английская! – педагогически встревала мать, Анжела Харитоновна, запустив для большей эффективности чем нибудь в стену.

Чопорный островитянин, не привыкший в родном доме к подобным разборкам, с ужасом вслушивался в непонятные русские фразы, пытаясь уловить суть, и не понимал ни единого слова. Случалось, славянский темперамент Светланы обрушивался и на него. если тот попадал под горячую руку

– Чего молчишь, скажи что нибудь, дубина заморская! – орала она на Стива, однако тот был по английски невозмутим.

– Зачем ты кричаешь? – удивлялся он. – Зачем дубина? Ты, что, хочешь, чтобы я их бил? Впрочем, страстные ночи с любимой примиряли англичанина со «странными русскими обычаями». Днем он счастливо вспоминал ароматы апельсинов и шоколада, исходившие от любимой, и счастливо улыбался.

Пролетели два года. К концу долгой русской зимы иноземец, как обычно, впал в депрессию. Возвращаясь вечерами домой, он месил грязный снег в Текстильщиках и вспоминал родные острова, омываемые теплым Гольфстримом. По ночам ему все чаще снились Лондонские парки с лужайками, на которых уже в марте нежными островками пробиваются первые крокусы, знакомые пабы на уютных улочках, маленькая съемная квартирка в мансарде, уставленная цветами в горшках и освещенная предзакатным солнцем.