– Да пусть, пусть идет. Ты же Риту всегда терпеть не могла. Так что считай, что наконец-то от нее избавилась.

Пока мать очухивалась от этих беспардонных слов, скинувших ее с пьедестала любящей и заботливой матери, я метнулась в свою комнату. Вытащив чемодан, методично принялась кидать в него всё, что попадалось под руку. Затем в ход пошла большая сумка, потом пара мешков из-под сахара. Наконец были уложены последние тетради, и я с ужасом посмотрела на гору вещей, выросших у порога.

Непробиваемо спокойный Георгий вызвал грузовое такси. Когда я вышла в коридор, мать вдруг обо всем догадалась.

– Да ты беременна! Я-то думаю, что ты толстеешь, как корова, а ты просто залетела, идиотка! – она бы добавила много чего такого же «заботливого», но тут Георгий сухо заметил:

– И вы только что об этом догадались? Ну что ж, тогда это для вас сюрприз. Надеюсь, приятный.

Тут подъехало заказанное им такси, и он с отцом принялись носить вниз мои вещи. Я выбежала первой, не желая выслушивать материны оскорбления. Быстро погрузив вещи, Георгий усадил меня в кабину, сам устроился в фургоне и мы отправились в путь.

После получаса езды приехали в небольшой старый двор. Я в этом районе даже и не бывала никогда. Единственное, что знала – здесь еще до революции жили преподаватели классического университета. Георгий поднял вещи на третий этаж, взбегая зараз с двумя сумками в каждой руке. Скоро и я зашла в огромную квартиру.

Она была очень прилично по тем временам обставлена. Я сдавленно прохрипела:

– Чья это квартира? Тебе разрешили здесь пожить?

Занеся последний мешок, он хмуро ответил:

– Это квартира профессора, друга детства отца. Он переехал в Москву и предложил мне здесь остановиться. Очень кстати, как оказалось.

Действительно, это было очень кстати. От пережитого меня неудержимо потянуло в сон, и я, едва приняв душ, шлепнулась в приготовленную им постель и тут же уснула.

Проснулась уже поздно вечером и не сразу поняла, где я. Сообразив, горестно вздохнула. Вот и Георгию испортило жизнь мое легкомыслие. Но, может быть, еще не всё потеряно? В принципе, ничего страшного не случилось.

Умывшись, я прошла к нему в большую комнату. Он сидел за столом, просматривая толстенный том и делая выписки. Подойдя поближе, я заглянула к нему через плечо. Книга была на английском языке. Я снова почувствовала глубину пропасти, лежащей между нами.

Он резко повернулся, и на мгновенье его лицо осветилось настоящей радостью. Но это, скорее всего, мне просто померещилось – с чего бы ему радоваться? Ему огорчаться полагается. Встав, он учтиво предложил мне поесть. Но я отказалась, предложив:

– Давай сначала поговорим.

Он молча кивнул головой, указав мне на удобное кресло, стоявшее напротив. Я села и, уперевшись взглядом в пол, спросила:

– Что ты собираешься делать дальше?

Он печально мне улыбнулся:

– Посмотрим. Ты сможешь пожить здесь немного одна?

Я не решилась спросить, сколько продлится это «немного», и бравурно ответила:

– Конечно.

– Это хорошо. Твоя мать всегда такая?

Признаваться было неудобно, но и скрывать не было смысла:

– Всегда.

Посветлев, Георгий признался:

– Теперь понятно, почему я так и не смог с тобой поговорить. Я звонил тебе почти каждый день, иногда даже очень поздно, но ответ был один: тебя нет дома.

Мне стало так легко, что я чуть не запела. Он не забыл про меня! Просто мамуля считала, что мне ни к чему назойливые поклонники.

Вечером он уехал. Меня обуяла тоска, но страха уже не было.