Поручение мамули оказалось как никогда кстати. Могу же я пожить в собственном доме хотя бы пару месяцев? Конечно, могу! Приду в себя, соображу, что же мне делать дальше. Что думать о своей, как оказалось, насквозь фальшивой жизни.

Сняла кольцо и, чуток поколебавшись, – всё-таки это не обручальное кольцо в строгом понимании этого слова – оставила его на письменном столе Георгия, отрезая тем самым все пути к отступлению.

Позвонила Оксане, своей ассистентке, попросила взять на себя мои заказы. Их было не так уж и много, всё же лето не сезон, поэтому она охотно согласилась.

Вытащив из антресолей большую походную сумку, я принялась запихивать в нее всё, что могло пригодиться. В одну сумку все вещи не вошли, пришлось набить еще и баул.

По очереди стащила их вниз, засунула в багажник своей верной машинки и выехала со двора, радуясь, что никто из соседей мне не встретился и не пришлось изобретать правдоподобный ответ на неизбежный вопрос куда это я собралась.

Вытащив из сумочки сотовый, подрагивающими пальцами выбрала телефон родителей. Трубку взял отец. Предупредив его, что еду в Пореченск, на всякий случай попросила Георгию ничего обо мне не говорить. Не думаю, что ему придет в голову расспрашивать обо мне мамулю, они друг друга на дух не выносят, к тому же, как известно, «баба с возу, кобыле легче», но всё-таки.

Найдя в бардачке диск Нино Рота, я засунула его в проигрыватель. Обычно я не могу без слез слушать его горестно-пронзительную музыку, но сегодня она была в самый раз, и ложилась на мое истерзанное сердце легким укором, безмолвно говоря: я же предупреждала, что всё будет именно так.

Я опустила стекло и еще прохладный утренний ветерок приятно обдувал мои пламенеющие щеки. В голове что-то монотонно звенело. Возможно, от бессонной ночи, возможно, от неприятных откровений мужа.

Вот так живешь, живешь в полной уверенности, что у тебя всё хорошо, а в одночасье оказывается, что всё плохо. Я и помыслить не могла, что ему даже наши мальчишки жить нормально мешали, иначе он не упрекал бы меня нашей незапланированной женитьбой.

По салону торжественной заупокойной мессой по моему счастью разливалась музыка Нино Рота к фильму «Ватерлоо». Она задевала самые глубинные пласты моей души, и моя боль из личной, частной, становилась вселенской, напоминая мне, что люди страдали и до меня, и будут страдать после. И вряд ли мою личную беду можно назвать исключительной.

Но вот через час показались окраины Пореченска. Снизив скорость, я проехала по узким старинным улочкам и затормозила возле двухэтажного тяжелого здания за еще крепким сплошным деревянным забором. Выйдя на затекших ногах из машины, облегченно вздохнула. Только тут я чувствовала себя на своем месте. Как хорошо, что у меня есть это убежище.

Дом был старый, купеческий. Когда-то Пореченск стоял вдали от Волги, на пересечении двух впадавших в нее речек, но после постройки плотины горьковского водохранилища оказался на самом ее берегу. И дом, построенный на угоре, теперь возвышался над водой.

С горы прямо в Волгу вели две тропинки – одна очень крутая, с опасными откосами и обрывистыми скалистыми участками, другая более пологая, но тоже не для слабых ног. Участок при доме когда-то, до революции, был несколько гектаров, но и по нынешним меркам был не мал – более двадцати соток.

Достав из укромного местечка за кирпичами большой старинный ключ с резной головкой, открыла громоздкие ворота. Они укоризненно заскрежетали, будто пеняя мне на пренебрежение своими обязанностями. Мне стало не по себе, и я раскаянно вздохнула.

Загнав машину в бывшую конюшню, а ныне гараж, подошла поближе к дому и оценивающе посмотрела наверх. Ни разу за все годы существования дома не ремонтированная черепичная крыша вроде в порядке. Второй этаж, более легкий, чем первый, тоже. Во всяком случае, снаружи.