Александр Дюма. Роман Виолетты
ПРЕДИСЛОВИЕ
Порой мне кажется, что я провел на Земле не одну тысячу лет и что бесплотный мой дух, вобрав в себя целую череду человеческих судеб, переселился на Марс, где пребывает и поныне. — Обрел ли он счастье, покинув нашу юдоль слез? — спросят себя те, кто остался скорбеть на Земле. — Вовсе нет, поверьте! Хотя пребывать на планете, где я теперь нахожусь, неоспоримо лучше, ничто меня здесь не радует. Когда со мной случаются приступы хандры, я оглядываюсь назад; именно под влиянием одного из них я взялся сегодня за перо, пытаясь запечатлеть на бумаге лучшие воспоминания былых лет. Должен признаться моим будущим читателям, что в своих земных воплощениях я был великим грешником перед Всевышним. Вот почему лучшее для меня утешение — созерцать среди встающих в моем воображении теней силуэты женщин. Та, что пробуждает сегодня мои дремлющие чувства, проносящиеся лишь, увы, легким поэтическим облачком в воздухе, которым я сейчас дышу, носила на земле благозвучное имя Виолетта. Рядом с ней я познал радости рая, обещанные Магометом самым горячим своим почитателям; смерть ее была для меня горчайшей утратой. Никому не ведомо, кого скрыл я под этим красивым псевдонимом. А значит, я волен откровенно описать историю нашей любви! Поистине, она неповторима! И все же с моей стороны было бы осмотрительно предварить эту книгу одним замечанием, прежде чем доверить любовному зефиру принести на стол отважного издателя повествование, не предназначенное для юных девиц. Целомудренные читатели, боязливые читательницы, страшащиеся назвать кота — котом, а Роле — мошенником, остановитесь вовремя: я писал не для вас. Пусть лишь те, кто понимает, любит и использует сладчайшую науку, именуемую Наслаждением, следуют за мной.
I
В пору моего знакомства с Виолеттой мне минуло тридцать лет. Я жил на пятом этаже достаточно внушительного дома на улице Риволи. Наверху в бесчисленных комнатенках обитала прислуга и молоденькие мастерицы, работавшие у торговки бельем (ее магазин до сих пор сохранился на нижнем этаже за колоннадой). В то время у меня была любовная связь с весьма привлекательной и чрезвычайно аристократичной дамой. У нее была кожа того белоснежного цвета, который прославил Теофиль Готье в «Эмалях и камеях», и волосы, подобные тем, что заплел Эсхил на голове Электры, сравнивая их с колосьями Арголиды. Однако вскоре она начала стремительно полнеть. Ранняя тучность крайне раздражала ее, и, не зная, на кого свалить вину за избыточный вес, она изводила всех окружающих своим несносным нравом. За этим последовал разлад наших отношений, мы стали реже видеться; предвидя ее причуды, я и не пытался расположить ближе друг к другу наши спальни: они находились в противоположных концах квартиры. Свою комнату я выбрал, пленившись видом на сад Тюильри. Я уже был одержим манией пачкать пальцы чернилами, а для сочинителя нет отдохновения сладостней и прекрасней, чем наблюдать из окна за тенистой громадой вековых деревьев сада. Летом, при свете дня, под их сенью дикие голуби спорят за место на верхних ветвях; с наступлением темноты вновь воцаряются покой и безмолвие. В десять вечера бьют отбой, запирают решетки, и наступает неповторимая ночная пора, медленно выплывает луна, серебря макушки деревьев своими бледными лучами. Появление луны часто сопровождает легкий ветерок, и тогда трепещущие листья озаряются светом, пробуждаются, оживают, излучая любовь и томясь по наслаждению. Постепенно, одно за другим, гаснут окна, силуэт дворца становится неясным, чернея на фоне прозрачной небесной лазури. Мало-помалу замирает городской гул, затихает громыханье последнего фиакра или омнибуса, и твой слух упивается тишиной, нарушаемой лишь дыханием уснувшего исполина. |
