Только моя гуманность удерживает меня от такого решительного шага.
Роман приложился к банке с пивом и посмотрел поверх нее на Корягу.
Тот кивнул и сказал:
— Все в порядке. Запись окончена. Остальное сделает звукорежиссер. Но ты тоже должен быть на сведении, сам знаешь.
Роман оторвался от пива и ответил:
— Конечно, знаю. Кстати, когда оно начнется?
— А завтра и начнется, — сказал Коряга. — Давай часов в одиннадцать?
— Ты что, с ума сошел? — возмутился Роман. — Никакой уважающий себя артист раньше двенадцати не просыпается.
— Слушай, артист, — вмешался Шапиро, — а давай ты завтра будешь уважать не себя, а меня? Я ведь плачу этому кровопийце наличными.
Он кивнул на Корягу.
Тот сделал оскорбленное лицо и сказал:
— Это я кровопийца? Сам ты жаба!
Коряга повернулся к Роману и стал жаловаться, отпихивая руку Шапиро, который пытался ухватить его за мышцу повыше колена:
— Представляешь — я взял с него за пятьсот часов всего лишь по пятьдесят долларов. Это — жалкие двадцать пять тысяч долларов. Вы загребете на этом альбоме в пятьдесят раз больше. А он еще меня кровопийцей обзывает! Жаба!
— Это ты жаба! — возопил Шапиро и наконец ущипнул Корягу, который ойкнул и подскочил. — Ты этих, как их… «Мокрых попок» за десять долларов писал. А с меня полтинник дерешь!
— Так ведь они кто — тупые мокрощелки! А тут — талант, а талант денег стоит.
— Кому денег стоит? — не понял Шапиро.
— Тебе, кому же еще! — засмеялся Коряга.
— Ну ты и жучара, — Шапиро покрутил головой. — Ты случайно не хохол?
— Нет. Натуральный русский. А что?
— А то, что там, где хохол прошел…
— Там тебе, Шапиро, делать нечего, — закончил Коряга. — Но я не хохол, так что не беспокойся. Будешь жить.
— Говорил мне мой покойный папа Самуил Аронович Шапиро, — горестно покачал головой Шапиро, — ты, говорил он, будь с этими гоями поосторожней. Потому что среди них попадаются такие жиды, которым никакой погром не страшен.
— Эй вы, сыны русско-еврейской ассимиляции! — вмешался Роман, смеясь. — Хватит выяснять, кто из вас больший жид. Я жрать хочу!
— Так поехали! — Шапиро развел руками. — Я не понимаю, что мы здесь сидим? Стол в «Астории» заказан, грядка уже наверняка накрыта, так что — по коням! Там и поговорим о дальнейших делах.
— Скорбных, — вставил Коряга.
— Сам ты скорбный, — сказал Шапиро. — Едешь с нами?
— Нет, — с сожалением ответил Коряга, — это у вас, у артистов, жизнь как сало с мармеладом, а мы, труженики звукозаписи…
— Понятно, — прервал его Шапиро, — жажда наживы.
— Она самая, — сказал Коряга и поднялся с дивана. — Так что валите отсюда. Ко мне сейчас артистки приедут. Записываться.
— Артистки? — оживился Роман. — Какие артистки?
— Обыкновенные, — усмехнулся Коряга, — молодые, красивые и с сиськами. А также с прочими атрибутами молодого тела. Но вот только рот им открывать можно только для пения или для чего-нибудь еще… А если позволить им разговаривать, то ты, любитель молодых артисток, первым застрелишься на хрен.
— А о чем мне с ними разговаривать? — удивился Роман. |