Она совершенно точно знала, что он сейчас пытается сделать - использует свое очарование и остроумие, чтобы изменить направление беседы так, как ему хотелось.

Через минуту его улыбка станет порочной, и он скажет что-нибудь предназначенное для того, чтобы сменить тему разговора так, что она даже не заметить, что-нибудь похожее на -

– Довольно серьезно для такого солнечного дня.

Она сжала губы. Это, конечно, не было именно то, что она ожидала, но он словно откликнулся на ее мысли.

– Колин, - сказала она, стараясь быть терпеливой. - Я хочу, чтобы ты не пытался сменить тему нашего разговора каждый раз, стоит мне начать говорить о леди Уислдаун.

Его голос стал громче, но он все еще сдерживался.

– Я что-то не припоминаю, чтобы ты упомянула ее имя, или я полагаю, я должен был сказать, твое имя. И, кроме того, все что я сделал, это просто похвалил хорошую погоду.

Пенелопе захотелось сделать что-нибудь больше, чем просто резко остановиться, и дернуть его за руку, вынуждая его тоже остановиться. Но они были на виду у многих людей (что было ее собственной ошибкой в выборе места для разговора), так что она продолжила движение, ее походка спокойной и степенной, даже притом, что ее пальцы сжались в кулаки.

– Тем вечером, когда была издана моя последняя колонка, ты был просто в ярости, и сильно злился на меня - продолжала она

Он пожал плечами.

– Это прошло.

– Я так не думаю.

Он повернулся к ней со снисходительным выражением лица.

– Ты сейчас говоришь мне, что я чувствую?

На такой противный удар, она не могла не ответить.

– А разве это не то, что предполагается, должна делать жена?

– Ты все-таки еще не жена.

Пенелопа решила посчитать до трех - нет, лучше до десяти - перед тем, как ответить.

– Я сожалею, что расстроила тебя, но у меня, действительно, не было другого выбора.

– Ты могла выбирать из огромного числа вариантов, но я не собираюсь спорить и обсуждать это на Брутон-стрит.

Они были на Брутон-стрит. Вот, блин, Пенелопа полностью недооценила с какой скоростью они шли. У нее осталось лишь минута или около того, перед тем, как они поднимутся по ступенькам крыльца дома Номер Пять.

– Я уверяю тебя, - сказала она, - Что ты-знаешь-кто никогда не вернется снова.

– Я даже не могу выразить мое облегчение.

– Я хотела бы, чтобы ты не был таким саркастичным.

Он резко повернулся к ней со вспыхнувшими злостью глазами. Его выражение лица так резко отличалось от того маски ленивой скуки, которая была минутой ранее на его лице, что от неожиданности Пенелопа почти остановилась.

– Будь осторожна в своих желаниях, Пенелопа, - проговорил он, - Сарказм - единственная вещь, которая сдерживает мои настоящие чувства, и поверь мне, ты бы не захотела увидеть их в полном объеме.

– Я думаю, я бы захотела, - сказала она, но ее голос был слишком тонок и дрожал, поскольку, по правде говоря, она совсем не была уверена в этом.

– И дня не проходит без того, чтобы я не остановился и не поразмыслил о том, что, черт подери, я смогу сделать, чтобы защитить тебя, если твоя тайна выйдет наружу. Я люблю тебя, Пенелопа. Боже помоги мне, но я, правда, люблю тебя.

Пенелопа, возможно, обошлась бы и без просьбы к Богу о помощи, но слова любви были просто чудесны.

– Через три дня, - продолжал он, - Я стану твоим мужем. Я приму торжественную клятву защищать тебя, пока смерть не разлучит нас. Ты хоть понимаешь, что это означает?

– Ты спасешь меня от страшных минотавров? - попыталась пошутить она.

Выражение его лица сказало ей, что он не оценил ее шутку.

– Я хотела бы, чтобы ты не был таким сердитым, - пробормотала она.