Он посмотрел вниз, на открытый дневник, смотря так безучастно, словно слова были написаны на китайском, и он ничего не понимал.

– Я не знаю, что бы я выбрал, - пробормотал он, - Вообще-то, они все одинаковые.

– Ну, конечно же, нет. Я понимаю в этом, гораздо больше, чем кто-либо. Я - она неожиданно оглянулась, внезапно осознав, что дверь открыта, и быстро закрыла ее. - Я написала бесчисленное множество колонок. И я уверяю тебя, они не одинаковые и не те же самые. Некоторые я просто обожаю, - она ностальгически улыбнулась, вспоминая чувство удовлетворенности и гордости, которое охватывало ее всякий раз, когда она заканчивала писать колонку, и считала, что та получилась особенно хорошо. - Это чудесное чувство, ты понимаешь, о чем я говорю?

Он отрицательно покачал головой.

– Чувство, которое охватывает тебя, - объяснила она, - Когда ты понимаешь, что подобрал верные и точные слова, именно те, что и были нужны. Ты можешь это по-настоящему понять и почувствовать лишь после того, как совсем не давно до этого, сидел за столом, упавший духом и довольно удрученный, тупо уставившись на чистый лист бумаги, и не имея ни малейшего понятия, как же это все написать.

– Я знаю это, - сказал он.

Пенелопа старалась не улыбаться.

– Я знаю, что ты уже чувствовал это. Ты великолепный писатель, Колин. Я читала твою работу.

Он поднял на нее взор, выражение его лица было немного встревоженным.

– Совсем немного, ты же знаешь, - успокоила она его. - Я никогда бы не стала читать твои дневники без твоего разрешения.

Она покраснела, вспомнив, что, именно так и прочитала отрывок его рассказа о поездке на Кипр.

– Ну, хорошо, по крайней мере, сейчас я точно не читала твоих записей, - добавила она, - Но это было очень хорошо, Колин. Почти волшебно. И где-то глубоко внутри, ты сам это знаешь.

Он лишь стоял, уставившись на нее, словно не знал, что сказать. Такое выражение она бесчисленное количество раз видела в свете у многих людей, но ни разу его не было на лице Колина, и видеть это выражение у него, было довольно странно и необычно.

Ей захотелось, что-нибудь закричать, подбежать и обнять его. Больше всего на свете в этот момент она хотела восстановить его легкую улыбку на его таком милом лице.

– Я знаю, что ты должен был чувствовать, когда написал это, - упорствовала она, - Такое чувство, словно ты знаешь, что ты сделал что-то очень хорошее, когда написал свой рассказ, - она посмотрела на него с надеждой. - Ты же знаешь, что я хочу сказать, не так ли?

Он не отвечал.

– Ты знаешь, - сказала она. - Я знаю, что ты знаешь. Ты не можешь быть писателем и не знать этого.

– Я не писатель, - резко сказал он.

– Ну, конечно же, ты писатель, - она указала на дневник, - Вот доказательство.

Она шагнула вперед.

– Колин, пожалуйста. Пожалуйста, можно я почитаю еще раз, совсем капельку?

Первое время он выглядел довольно нерешительно, и Пенелопа решила, что одержала небольшую победу.

– Ты же прочитал почти все, что, что я написала, - попыталась она уговорить его, - Это, действительно, будет всего лишь честно, к тому же -

Она замолчала, когда увидела его лицо. Она не знала, как описать это, но внезапно он стал замкнут, и полностью недосягаем.

– Колин, - прошептала она?

– Я предпочитаю хранить это только для себя, - резко сказал он, - Если ты не возражаешь.

– Нет, конечно, нет. Это твое дело, я не возражаю, - сказала она, но они оба знали, что она лжет.

Колин стоял и молчал, так что у нее не было выбора, кроме как извиниться, покинуть самой комнату, и закрыть дверь.

Он причинил ей боль.