Словом, я немедленно отправил посыльного оповестить Его Сиятельство герцога Барталамео, а сам собрал всех солдат, что нашел и поспешил с отрядом на площадь Блаженных Мученников…

Потом, выясняя подробности свары на площади, я установил, что вся эта густая похлебка заварилась из-за двух слуг Капулетти — Самсона и Грегорио.

Накануне вечером они вдвоем по недосмотру ключаря умыкнули из винных погребов смоленый бочонок с густым и тягучим греческим вином. Всю ночь распивали его в зарослях пиний, что на заднем дворе дома Капулетти, сразу за пекарней. А утром, проспавшись там же, начали соображать, как избежать заслуженной порки.

Дело нелегкое, потому что в семье Капулетти не было в обычае закрывать глаза на провинности слуг. В подвалах дома всегда стоял чан с соляным раствором, где, ради большей гибкости и убедительности, вымачивались прутья молодой ивы. За хитромудрую голову чаще всего отвечает честная, глупая задница, уж тебе ли, Альфонсо, не знать этой истины…

В общем, подкрепив силы остатками из бочонка, наши два героя не придумали ничего лучше, чем покрыть себя бранной славой в честь семьи Капулетти. Видимо, в бочонке все-таки оставалось изрядно, хотя точного свидетельства я от них не добился.

Как добыть славу? Очень просто, оказывается. Не долго думая, два героя стащили из старой оружейной приржавевшие мечи и порубленные щиты прошлого века, и с этой снастью устремились в поход. Грегорио, к тому же, увенчал себя шишаком латника, который был ему сильно велик и постоянно стучал ободом по носу.

Короче говоря, наши бравые воины отправились на площадь Блаженных Мучеников Патрикия и Варсанофия и утвердились там так же гордо, как два репейника возле выгребной ямы. Стучали там мечами о щиты и, вообще, всячески хулиганили языком и телом. Может, винная усталость и яркое солнце угомонили бы буянов в скором времени, но тут, на беду, мимо проходили двое слуг Монтекки, Абрам и Бальтазар.

Грегорио тут же скорчил в их сторону злобную рожу, тем более искреннюю, что шишак в очередной раз взбрыкнул на голове и крепко долбанул его по носу. А Самсон начал грызть ноготь с таким остервенением, будто намерен изглодать палец до основания. Страх, по моим наблюдениям, часто дает обратное действие, и даже отпетые трусы начинают демонстрировать зачатки воинственности.

Следствием это не установлено, но я сильно подозревая, что Абрам и Бальтазар тоже были навеселе. Иначе, с какого рожна они бы устремились в ссору, как жених к молодой невесте? Между слугами завязалась словесная перепалка, на которые мы, итальянцы, великие мастера:

— А не на наш ли счет вы грызете ноготь, господин Самсон?!

— А грызу ноготь, и все тут!

— Вы набиваетесь на драку, господа?

— Забери меня нечистый, если не набиваются!..

— Да обними меня чума, грызу ноготь не на ваш счет! А просто грызу ноготь, и буду грызть! И никто мне здесь не указ!

— Да подавись ты своим ногтем, как черт ладаном, да чтоб ты исхудал от поноса, как пучеглазая камбала!

— А вот грызу, и буду грызть!

— Нет, ты только посмотри, посмотри Бальтазар, — они точно набиваются на добрую взбучку, как падре на исповедь молоденькой поселянки!

— Самсон, Самсон, глянь-ка, они схватились за палки…

— А я все равно грызу ноготь! — не сдавался бравый Самсон — Я проживаюсь у господ ничуть не менее знатных, чем эти заносчивые Монтекки, и могу грызть что угодно, и где угодно!..

— Не хуже, господин Самсон?! И вы смеете говорить — не хуже?! И хорошо ли вы думали, уважаемый, ляпнув такую глупость?! И с каких это пор, интересно мне, всякие Капулетти начали ровнять себя со славным и древним родом Монтекки?!.