Древние греки лучше нашего знали религиозную природу Огня: Огонь принесен на землю свыше, другом людей, врагом богов, титаном — Прометеем. Это значит: существо Огня титанично — демонично — «божественно», не в нашем, новом, а в древнем и, может быть, вечном, смысле, потому что и «демоны», «даймоны», суть «боги», не Олимпийские, небесные, а земные, подземные.

Надо сказать твердо, ясно и точно: метафизическое — религиозное — существо Революции, в этом древнем, вечном смысле, «демонично» — «божественно».

Мы все теперь знаем, что Наполеон — не только «Антихрист», как думали русские раскольники и Л. Толстой; не только «демон», но и «бог». Спасая мир, он убил Революцию, свою мать. Но, чтобы ее убить, ему надо было от нее родиться.

«Чье изображенье на динарии?» — «Кесарево». — «Воздайте же кесарево — Кесарю».

Чье изображенье на современной, буржуазно-демократической Европе? Его, Наполеона. Воздайте же его — ему. Кто принял Наполеона, тот принимает и Революцию.

Это значит: несмотря на все вопли сумасшедшей матери мы должны сказать твердо, ясно и точно: есть огонь в пожаре, но есть и в очаге, и в кузнице, и в лампаде перед образом. Все это — разные огни, и один и тот же — Его огонь. «Огонь пришел Я низвесть на земле». Или Его огонь не жжет? Нет, жжет. Его огнем — «Апокалипсисом» — испепелится мир.

Две силы, равно «демоничные» — «божественные», действуют в мире и в человечестве: Непрерывность — Прерыв, Необходимость — Чудо, Эволюция — Революция. Говоря языком догматическим, Троичным: первая шла — от Отца, вторая — от Сына. И вопрос не в том, как разделить их и уничтожить одну другой, а в том, как соединить. Ибо из-за этого качества и безумств — распри Сына с Отцом — мир — сейчас погибает, и не спасется, пока не соединит Двух в Третьем.

Надо быть сумасшедшею матерью, чтобы утверждать, что эти, чье имя оскверняет уста, довершают подвиг тех.

Можно во всем сомневаться, только не в их чистоте. Есть ли между «обезьянами» чистые? Странный вопрос. Но, если даже есть, то это самые страшные. Тут одно из двух: или здоровые мерзавцы, или «чистые» душевнобольные; чем больнее, тем чище.

Чистота от здоровья, от юности, детскости, есть главное свойство «тех». Только что родились, открыли глаза, и уже влюбились в Прекрасную Даму — Конституцию. От них от всех «Апрелем пахнет»; им всем, кроме Пестеля, Сергея Муравьева и Лунина, по 13–14 лет. Именно в этой слишком детской чистоте — их сила и слабость всей русской «интеллигенции» (какое нелепое слово!), этого рыцарского ордена все той же Прекрасной Дамы.

Пушкин, самый здоровый человек, может быть, не только в России, но и Европе, недаром так жадно влечется к ним. Они его не приняли, как «нечистого», и, кажется, в этом не совсем ошиблись. Но он все-таки был с ними.

Конечно, не в оде «На вольность», а в песнях «Ариона».

Да, надо быть сумасшедшею матерью, чтобы смешивать этот белый цвет яблони с тою кровавою грязью.

Между Пушкиным и Петром — вот где их место. Недаром, именно здесь, на Петровской площади, у подножья Медного Всадника, начинают они восстанье, как будто против него.

Как будто уничтожают его, а, на самом деле, продолжают.

Лик Наполеона — на современной Европе, лик Петра — на России. Но самодержавие после Петра только и делает, что стирает этот лик, заколачивает «окно в Европу», чтобы оттепельный ветер оттуда не растопил русского «вечного полюса».