И, пожалуй, только действием принципа детерминированности, заданности мировых линий жизни, можно объяснить сюжетный скачок между третьей и четвертой частями романа. Ибо проходят между этими частями около полутора десятков лет, проходят — как не было: насколько детально выписана жизненная линия героя до его беседы со следователем Красногорским, настолько же пунктирно обозначена она после того, как следователь обрушивает на Красногорова сообщение о том, что и жену свою Ларису тот убил лично, пусть и не желая того.

Равно и фантастика четвертой части столь же пунктирна, сколь детален реализм первых трех частей.

Пятнадцать лет спустя — в конце века — герой совершенно неожиданно предстает перед читателем Президентом Росии, и не пунктиром даже, но намеком дается читателю понять, что на заре перестройки математик, который терпеть не мог власть, пошел-таки эту самую власть брать в свои руки. Зачем? Для чего? Как все это происходило? Какую роль играли мистические способности героя? Мне, как читателю, это было бы куда более интересно знать, нежели читать многостраничные рассуждения диссидента о скособоченной жизни до и во время застоя. Об этом-то все мы знаем, а вот почему случился такой странный излом в характере Красногорова, сюжетом, вроде, не определенный — тайна сия велика была, да так и осталась ею до последних страниц романа.

Впрочем, это означает лишь одно: к неубедительности «гебешной» линии добавилась неубедительность сюжетная. Если принять заданный автором поворот событий и характеров, четвертая часть — «Босс, хозяин, президент» — читается как обособленный, и уже, наконец-то, фантастический, роман с каким-то даже авантюрным сюжетом. Здесь автор расщедрился еще на две фантастические идеи, ибо, перейдя через границу современности в будущее, уж просто невозможно было, видимо, остаться в рамках сугубого реализма. Одна из идей, впрочем, перешла из первых частей романа, объясняя недоговорки, которые, надо сказать, беспокоили меня, как читателя, куда меньше, чем странности сюжета. Речь идет о том, что в неких армейских тайных лабораториях с давних времен велась работа по созданию клонов — генетических копий людей, в том числе известных политиков (есть клон и самого Красногорова, и даже его умершей жены). Вообще говоря, анализировать сюжет четвертой части и поступки героя мне не кажется особенно интересным. Во-первых, потому, что к его заданной изначально способности они отношения не имеют, а во-вторых, потому, что они вполне традиционны — традиционны не в рамках реализма, но в рамках фантастики. Собственно, имеется полный набор: таинственная лаборатория, злодеи, покушающиеся на власть, герой проникает в святая святых, приходит, естественно, в ужас, помощники его погибают, а затем умирает и он сам, так и не поняв, что предназначение его было задано изначально и искать не было необходимости.

Традиционность коснулась всего: не только идеи, не только сюжета, но даже внешнего антуража — страницы, описывающие, как Красногоров стоял на балконе и смотрел на самого себя, кажутся будто списанными с аналогичных страниц фантастических произведений полувековой давности, даже цвет клонов традиционен — каким же он может быть, если не голубовато-синим (вспомните «Синих людей» В.Багряка)? А страницы, где описана встреча героя со страшной мутировавшей собакой — баскером, если не буквально, то по духу напоминают соответствующие страницы из повести А.Конан Дойля «Собака Баскервилей» (оттуда же и название мутировавшей псины).

Но, в конце концов, ни сюжетные накладки, ни традиционность фантастических идей, ни даже заданность характера героя не могут заслонить философской сути романа. То есть, я хочу сказать: не должны были бы заслонить эту суть. Ясно, что смысл произведения Большой литературы — борьба Добра со Злом, и тот самый Поиск предназначения, заявленный в названии, независимо даже от двадцать седьмой этической теоремы.