- Нет! – безумие моментально вернулось, и Шарп в ужасе наблюдал, как оно охватывает человека, и без того часто казавшегося помешанным. Хэйсквилл согнулся, коленями удерживая ребенка, укачивая сам себя и рыдая. Но байонет все еще был занесен, и Шарп не решался двигаться.

- Твоя мамочка говорит со мной, Обадия, - голос ульстерца заставил Хэйсквилла снова повернуться к Харперу, на этот раз державшему кивер возле уха. – Она хочет, чтобы ты положил ребенка, положил ребенка, она хочет, чтобы ты помог ей, очень помог, ведь она так любит свои глаза. Они такие красивые, Обадия, глаза твоей мамочки.

Сержант только коротко всхлипывал и кивал:

- Да, да, я помогу, я положу ребенка, только отдай мне мою мамочку!

- Она уже идет к тебе, да, идет, но сперва положи ребенка, положи, положи, - Харпер осторожно сделал шаг в сторону сержанта и протянул ему кивер, но недостаточно близко, чтобы тот мог его схватить. Лицо Хэйсквилла было лицом ребенка, готового сделать что угодно, лишь бы его не наказывали. Он ритмично кивал головой, по щекам текли слезы.

- Я кладу ребенка, да, мамочка, кладу ребенка. Обадия никогда не хотел обидеть ребенка, - байонет пошел вверх, кивер придвинулся чуть ближе, потом Хэйсквилл, все еще рыдая, положил ребенка на кровать и быстрее пули повернулся, чтобы схватить кивер.

- Ах ты ублюдок! – Харпер отдернул кивер и ударил Хэйсквилла кулаком в челюсть. Тереза быстро убедилась, что с ребенком все в порядке, и повернулась, уже с винтовкой в руке, курок почти взведен. Шарп сделал выпад, но Хэйсквилла отбросило ударом, и клинок прошел мимо. Хэйсквилл упал, так и не добравшись до кивера, но потянулся за ним снова. Выстрелила винтовка, до цели было меньше ярда, но он все равно тянулся к киверу. Харпер ударил его снова, отбросив назад, и второй удар Шарпа пришелся мимо цели.

- Держите его! – заорал Харпер, бросив кивер за спину и пытаясь схватить Хэйсквилла. Тереза, не в силах поверить, что промахнулась из винтовки, метнула ее в сержанта. Перевернувшись в воздухе, винтовка задела прикладом руку Харпера, поэтому он смог дотянуться лишь до ранца Хэйсквилла, а не до него самого. Хэйсквилл заревел, ударил Харпера и дернул ранец на себя. Лямки порвались, и ранец остался в руке Харпера. Хэйсквилл поискал взглядом кивер – тот был далеко, где-то за Шарпом и его клинком. Хэйсквилл застонал от огорчения: мамочка пришла к нему всего несколько дней назад – а теперь он лишился ее. Мамочка, его мамочка, единственная на свете, кто любил его. Она послала своего брата спасти его от эшафота – а он снова ее потерял. Он опять застонал, потом, размахивая байонетом, метнулся к окну, разбив в щепки остатки ставни, и перекинул ногу через перила балкона. Трое рванулись к нему, но он изо всех сил замахал байонетом, перекинул вторую ногу и спрыгнул вниз.

- Стой! – закричал Харпер, не столько Хэйсквиллу, сколько Шарпу и Терезе, загородившим путь. Он оттолкнул их в сторону, сдернул с плеча семиствольное ружье, так и не понадобившееся в бреши, и приложил его к плечу. Хэйсквилл растянулся на мостовой, только теперь поднимаясь на ноги – в такую мишень Харпер просто не мог промазать. Губы его сами растянулись в усмешке, палец лег на курок, отдача саданула в плечо сильнее лягающегося мула, окно затянуло дымом. – Есть! Достал ублюдка!

С улицы раздался презрительный смешок. Когда Харпер, разгоняя дым руками, выскочил на балкон, он увидел вдали почти скрывшуюся в тени грузную фигуру. Топот шагов исчез за шумом и криками, доносившимися из города. Жив! Харпер покачал головой:

- Может, и правда, этого мерзавца нельзя убить!

- Во всяком случае, он так говорит, - уронил Шарп и отвернулся. Тереза улыбнулась и протянула ему маленький сверток. Слезы сами брызнули из глаз, хотя причины для них вроде бы не было. Он взял дочь на руки, обнял ее и поцеловал, слизнув капельку крови с горла. Малышка, дочь, Антония: ревущая, живая и его собственная.