Он взглянул на город, снова освещенный длинными вспышками орудий, хором затянувших свою погребальную песню, которая не кончится, пока не кончится осада. Там была Тереза. Он видел приземистую соборную колокольню, колокол в арке и думал о том, что звон должен казаться ей очень близким. Похоже, в соборе был всего один колокол, суровый и резкий, который бил четверти и сразу затихал, не оставляя эха. Он вдруг задумался, а поет ли Тереза ребенку колыбельные? И как будет «мама» по-испански? Maman, как и по-французски?

- Сэр! Сэр! – это был прапорщик Мэттьюз, бешено моргавший, когда дождь заливал ему лицо. – Сэр? Это вы, сэр? Капитан Шарп?

- Это я, - Шарп не стал исправлять капитана на лейтенанта.

- Вам лучше прийти, сэр.

- Что случилось?

- Офицерский багаж, сэр. Его вскрыли.

- Вскрыли? – он буквально выпрыгнул из траншеи.

- У полковника пропало серебро. У всех что-то пропало, сэр.

Шарп выругался. Он отвечал за багаж, но вместо того, чтобы сторожить его, куражился в грязи. Он снова выругался и побежал.

Глава 14

- Черт побери! – полковник Уиндхэм бегал взад-вперед по небольшой овчарне. В руках его был стек, и он яростно лупил им по груде багажа. Когда он нагнулся, чтобы осмотреть багаж, c двууголки хлынул водопад. – Черт побери!

- Когда это случилось? – спросил Шарп у майора Форреста.

- Мы не знаем точно, - нервно улыбнулся Форрест.

Уиндхэм повернулся:

- Случилось? Когда? Около чертова полудня, Шарп, когда вы должны были быть на дежурстве, черт возьми!

Дюжина офицеров, расположившаяся вдоль стен овчарни, глядела на Шарпа столь же обвиняюще: они вполне разделяли гнев полковника.

- Мы точно знаем, что это произошло сегодня около полудня? – настаивал Шарп.

Уиндхэм посмотрел так, как будто хотел опробовать стек на Шарпе, но сдержался и, выругавшись снова, отвернулся. Вскрыли не повседневные вещи офицеров, а их ценные вещи, упакованные в кожаные чемоданы для перевозки на мулах. Этот багаж, насколько было известно Шарпу, не трогали уже три дня: здесь были вещи, которые люди достают только обосновавшись на одном месте надолго – серебро, хрусталь, драгоценности, напоминавшие о доме. Уиндхэм прорычал, обращаясь к майору Коллетту:

-Что пропало?

Список оказался недлинным. У Форреста пропали ценные бумаги, но их вскоре нашли чуть поодаль, брошенными в грязь: кто бы ни копался в чемоданах, он не знал, что с ними делать. Также недоставало нескольких табакерок и золотой цепочки, захваченной, как подозревал Шарп, в Сьюдад-Родриго, поскольку офицер, заявивший о пропаже, до осады постоянно ныл о том, что у него нет денег, а после неожиданно замолчал. Кроме того, золоченые ножны, слишком дорогие, чтобы носить их в бою, серебряные шпоры и пара жемчужных серег, которые, как утверждал смущенный лейтенант, были приобретены в подарок матери. Майор Коллетт лишился бритвенного зеркальца в серебряной оправе и дорогих часов. Но хуже всего была утрата полковника: портрет его жены, суровой Джессики, в раме из серебряной филиграни. Полковник, ходили слухи, был очень привязан к жене: она принесла ему отличное приданое и право охотиться на доброй половине территории Лестершира – поэтому Уиндхэм был в ярости. Шарп помнил этот портрет по разговору за низким столиком в Эльвасе.

Уиндхэм указал стеком на Шарпа:

- А у вас что пропало?

Шарп покачал головой:

- У меня ничего нет, сэр, - все, что он имел, он носил с собой, кроме наградной шпаги от Патриотического фонда и золота, украденного в Альмейде, которые хранились у его лондонских агентов.

- Где ваши вещи?

- С остальными, сэр.

- Они помечены?

Шарп снова покачал головой:

- Нет, сэр.

- Проверьте их, Шарп.