— Ничего особенного, если не считать, что я ухожу из «Аквариума».

Сняла шляпу, перчатки, прошла в комнату. Пошел за ней, подумав на ходу: он ничего не имеет против, все, что она делает в «Аквариуме», действует ему на нервы. Единственное — для его плана лучше, чтобы она ушла не сейчас.

— Может быть, объяснишь?

Села на тахту, перевернула подушку.

— Саша, во-первых, «Аквариум» и все, что я в нем вижу, — вот! — приподняла ладонью подбородок. — Все это стоит у меня вот здесь. Видишь?

— Вижу. Во-вторых?

Отвернулась. Усмешка, адресованная не ему, окну. Открыла сумочку, протянула, визитку. На одной стороне иероглифы и французский текст; на другой стороне крохотными буковками выведено: «М-ль Ставрова, хотелось бы встретиться с Вами в ближайшее время. Бар. Танака».

— Это было вложено в конверт вместе с деньгами. Вчера.

Повертел карточку. Что ж, эта визитка все облегчает. Все, в том числе и его план. Он не может предложить Полине ничего, кроме ожидающей его неизвестности, и все-таки он сейчас расскажет. Сел рядом, накрыл ладонью ее руку.

— Поля. Я хочу серьезно поговорить с тобой. Этот разговор назрел и от него не уйти. Начну с главного — я хочу всегда быть с тобой. Остальное уже второстепенно, понимаешь?

— Есть что-то еще?

— Да, есть. Думаю, ты догадалась, в «Аквариуме», я не просто так. Я слежу за двумя людьми, эти люди — Танака и его соотечественник, ты его знаешь, Киёмура. Сначала я следил за ними по заданию государства, теперь же… Боюсь, теперь это занимает только меня одного.

— Не понимаю…

— Сам не понимаю, просто теперь уже ничего не поделаешь, так сложились обстоятельства. Я должен довести эту историю до конца, я не могу ее бросить — и я доведу ее.

— А потом?

— Потом, наверное, у меня будет единственный выход — бежать куда-то… Видишь, кроме неопределенности ничего не могу тебе предложить. А теперь… Теперь речь пойдет о серьезных вещах.

Она догадалась. Сказала:

— Я могу тебе как-то помочь?

— Можешь… Нужно на некоторое время задержаться в «Аквариуме» и добиться отдельной гримуборной.

Открыл ящик.

— Вот деньги. Бери, но с этого дня ты должна перейти в отдельную гримуборную.

27.

Губарев ясно и отчетливо услышал слово «ошибка».

Копыта стучат по мостовой, облучок вздрагивает; спокойный предутренний воздух покрывает белесым отсветом набережные, сфинксов, рябь волны за парапетом. Стук копыт и вздрагивание облучка; на всем пути от «Аквариума» он ощущал только это. Но у Ростральных колонн, разворачиваясь по пустынной брусчатке к Васильевскому, вдруг внятно услышал сказанное Танакой слово «ошибка». Проклятие, именно сейчас, когда они заговорили по-японски, он ничего не слышит. Мешают стук копыт и скрип пролетки. Все-таки, продравшись сквозь паузы и междометия, ему каким-то образом удалось ухватить обрывки фраз. Даже по этим обрывкам, полусловам-полуслогам, он понял: впервые за четыре дня в разговоре на пути домой возникло нечто важное.

— Киёмура-сан, я хотел все-таки… — Несколько фраз неразборчиво. — …Допустили серьезную ошибку и должны ее исправить.

— Танака-сан, нижайше прошу простить… — Поворот на мост, несколько фраз пропало. — Понимаю, что пренебрег прямыми обязанностями… Но теперь, когда нижайше предложил вам сотрудничество… Много станет гораздо, проще… если вы согласитесь…

— Киёмура-сан, я согласен… — Обрывки слов без всякого смысла.