Словно услышав это безмолвное признание, он сгреб ее в охапку, еще крепче прижал к себе и спрятал лицо в ее волосах. Ничего не говоря, он прижимал ее к себе почти с отчаянием, и многое открывалось в их неистовом объятии. Розалинда чувствовала, как податливы ее мягкие формы под напором его литого тела. Она узнавала неукротимую силу, которая так легко могла подчинить ее себе, и властную мужественность, которой она уже и не пыталась сопротивляться.

Но порыв, который сейчас кинул их друг к другу, чем-то отличался от прежнего. Как и тогда, страсть поднималась из глубины, готовая вырваться на свободу, но в них нарастало и что-то другое. Прижавшись щекой к грубой шерстяной ткани, которая покрывала его грудь и уже слегка увлажнилась от ее нечаянных слез, Розалинда ощутила его поцелуй на своих волосах. Ее руки обвились вокруг его стана, и они прильнули друг к другу в молчаливом единении — каждому было достаточно присутствия другого, чтобы обрести душевный покой.

Покой и умиротворение… и столь редкостные сокровища она смогла найти именно с ним! Осознав это, Розалинда расплакалась уже не на шутку. Как отчаянно она в нем нуждалась! И ни тени сомнения у нее не оставалось: он находил такое же утешение, такой же покой рядом с ней. Это было так близко к совершенству — совершенству, о котором только можно мечтать!

О, пусть так будет всегда, молила она. Пусть так будет всегда. Но, почувствовав его судорожный вздох, она уже знала: этому не бывать.

— Роза… — глухо прозвучал его голос.

— Ш-ш-ш. — Она подняла к нему мокрое от слез лицо. — Я хочу только одного — чтобы ты остался в живых. Будь осторожен. Я ничего больше не прошу у тебя — только это.

Эрик зажал ее лицо между ладонями и долго смотрел в ее огромные глаза. Затем он наклонился, чтобы поцеловать ее. То был долгий, нежный поцелуй, который был исполнен самого могучего желания, но в котором, странным образом, отсутствовала страсть.

— Я останусь в живых, Розалинда. Не бойся…

Он замолчал, потому что в темноте послышались голоса.

— Мне надо идти, — прошептала она и, на мгновение прильнув к нему в жарком поцелуе, оттолкнула его и поспешила во двор.

Обогнув угол конюшни, она увидела мужчин, которые шли ей навстречу; был среди них и сэр Гилберт. Розалинда остановилась так резко, что они были вынуждены сделать то же самое.

— О, леди Розалинда, — галантно поклонился сэр Эдольф, глядя на нее с удивленной улыбкой. — Какая приятная неожиданность?

— Добрый вечер, сэр Эдольф, — ответила она, в то же время пытаясь найти мало-мальски убедительный предлог, который мог бы послужить оправданием для ее присутствия около конюшен. Она бросила беспокойный взгляд на сэра Гилберта, который пребывал в задумчивости, но затем сочла за благо вернуться к общему обмену любезностями.

— И всем вам, милорды, добрый вечер. Надеюсь, вы остались довольны ужином?

— Ужин был великолепен, миледи.

— Угощения просто превосходны! — подхватил другой, по-хлопывая себя по животу.

— Воистину превосходны, — не замедлил признать и сэр Гилберт. — Но что привело вас к конюшням в такой поздний час? И без сопровождения?

— К конюшням? Ах да! — Розалинда надеялась, что ее улыбка выглядит достаточно непринужденной. — Один конюх сильно обжег себе руку, и мне пришлось им заняться. Я наложила ему повязку с целебным бальзамом. — Говоря это, она начала медленно отступать от конюшни, упорно пытаясь отвлечь их своей болтовней.

— Я понимаю, господа, что, как и большинство мужчин, вы не слишком высоко цените искусство врачевания, вас не интересуют ни сады целебных трав, ни лекарские кладовые… по крайней мере, пока у вас самих не возникнет в них нужда.