На какую-то долю секунды лица соперников сошлись так близко, что их разделяли лишь несколько дюймов.

— Они умрут, и вину за их смерть возложат на тебя, — с издевкой пообещал Эрику взбешенный рыцарь. И тут над полем сражения прогремел голос:

— Вину возложат на виновного!

Все головы, кроме одной, обернулись на голос. Розалинда радостно вскрикнула, потому что это был ее отец в сопровождении сэра Роджера и двух других рыцарей. Рать Гилберта в беспорядке отступила, и даже сам предводитель похолодел, почуяв беду. Только Эрик ни на миг не позволил себе отвлечься от своей задачи. Только он остался собранным и сосредоточенным.

— Вот теперь мы и увидим, кто умрет, — с ледяной яростью пробормотал он и в могучем броске столкнул Гилберта на заросшую травой ровную площадку.

В тишине двора, через который протянулись удлинившиеся тени, Эрик и его враг стояли лицом к лицу. Часто и тяжело дыша, они присматривались друг к другу, мысленно взвешивая сильные и слабые стороны противника.

Розалинда бросилась к отцу в надежде, что он остановит схватку. Она все еще боялась, что Эрика ранят или даже убьют. Отец ласково принял ее в объятия, но столь выразительно покачал головой, что она не осмелилась ни о чем его просить. Было ясно, что он намерен позволить мужчинам разрешить спор оружием.

И Гилберт не стал медлить. С исступленным криком он обрушил на Эрика град ударов — сверху, сбоку, снизу, — тесня босого соперника. Воздух звенел от лязга мечей, и Розалинда сжалась в комок. Но Эрик отнюдь не был сломлен, хотя и отступал под натиском Гилберта. С железным спокойствием он заманивал за собой противника, позволяя тому тешиться ложной надеждой, и наконец дождался момента, когда взмахи меча чуть-чуть замедлились. Тогда Эрик резким поворотом клинка заставил Гилберта отвести меч в сторону и в могучем броске всадил острие под ребра врагу.

Несколько мгновений ни один из соперников не двигался: Гилберт в оцепенении смотрел на Эрика, как бы не веря в случившееся. По клинку потянулась тонкая полоска крови, и он медленно опустил голову, глядя на нее. Затем Эрик выдернул меч, и Гилберт, шумно выдохнув воздух, рухнул на колени. Когда клинок перестал закрывать рану, хлынула кровь, заливая тунику и кольчугу, но Гилберт не проронил ни звука — ни слова жалобы или раскаяния. Он лишь поднял взгляд на бесстрастное лицо Эрика и упал ничком в грязь.

Розалинду с головы до ног сотрясала дрожь, только крепкая хватка отца удержала ее на ногах, когда страшное напряжение сменилось чувством избавления. Соратники Гилберта спешно побросали оружие, и ликующий вопль Клива прорезал воздух. Но Эрик, чуть покачиваясь и прерывисто дыша, продолжал стоять над своим поверженным врагом. Потом он поднял голову и отыскал взглядом Розалинду.

Ему не понадобились слова, чтобы подозвать ее к себе. Хотя ее колени дрожали, а сердце билось тяжело и гулко, Розалинда высвободилась из отцовских рук. Остановившись перед Эриком, она не удостоила распростертое тело Гилберта ни единым взглядом. В долгие секунды, когда она и Эрик молча смотрели друг на друга, она прочла на его лице все то, что он не сказал словами. А потом с радостным криком она бросилась к нему в объятия.

— Любимая. Моя бесценная, единственная любовь… — тихо приговаривал он, склонившись к пышному ореолу волос и прижимая ее к себе.

Розалинда чувствовала, какая дрожь бьет его тело, и понимала, что эта дрожь порождена не только безмерной усталостью, но и чувствами, переполняющими его. Ее руки скользнули по ею влажной от пота коже — и она прижалась к нему еще крепче.

— Я люблю тебя… я так за тебя боялась… я люблю тебя… люблю, — шептала она, задыхаясь. Потом их губы встретились в поцелуе, в котором смешались и пылкая страсть, и светлая нежность, — в поцелуе подлинной любви.