Мне пришлось признать: в том, что касалось его внешности, Кэтрин была права. Его истощенное, измученное лицо было лицом святого. Оно несло на себе печать страдания, боли… Это было лицо аскета. И оно было одухотворенным, наконец…
Ни одно из перечисленных мною свойств не было присуще тому человеку, которого я знал под именем Джон Габриэль.
Он открыл глаза и увидел меня. Он ухмыльнулся… И его ухмылка, и глаза были теми же, что и прежде, – прекрасные глаза на уродливом личике клоуна…
Голос его был очень слабым:
– Значит, она вас все-таки привела. Против армянок не устоишь…
Габриэль жестом показал на доктора. Слабым, страдальческим, но повелительным голосом он потребовал возбуждающее средство. Доктор колебался… Лекарство, по моим догадкам, приближало его конец, но Габриэль сознавал всю важность и необходимость последнего рывка.
Пожав плечами, доктор уступил. Он сделал укол, после чего они с Кэтрин вышли и оставили нас наедине.
Габриэль сразу приступил к делу:
– Я хочу, чтобы вы узнали о смерти Изабеллы.
Я сказал, что и так все знаю о ее кончине.
– Нет, – он покачал головой, – ничего вы не знаете…
И он рассказал мне, что произошло тогда в кафе в Заграде.
(Я напишу об этом позже.)
Закончив, он добавил лишь одну фразу. Если бы не она, я бы не решился написать обо всем.
…Отец Клемент принадлежит истории. Его невероятная жизнь, его героизм, выдержка, сострадание к людям и храбрость – настоящая находка для писателей, составляющих биографии замечательных людей. Общины, которые он основал, легли в основу наших новейших экспериментов и попыток в деле улучшения жизни людей. Многочисленные повествования об этом выдающемся человеке еще ждут своего часа…
Моя история – не об отце Клементе. Я хочу рассказать о Джоне Мерриуэзере Габриэле, кавалере ордена Виктории, оппортунисте, человеке страстей и притом необычайно обаятельном. Мы с ним любили одну и ту же женщину – каждый посвоему.
Все мы поначалу мним себя главными героями нашей собственной истории. Позже мы начинаем удивляться, сомневаться, приходить в замешательство. Именно так случилось со мной. Вначале я думал только о себе. Затем появилась Дженнифер – мы были вместе, как Ромео и Джульетта, как Тристан и Изольда. А потом в беспросветном мраке моего разочарования появилась Изабелла. Она сверкнула передо мной, словно луна темной ночью. Если можно так выразиться, она стала главным узором в вышивке, а я… Я был лишь фоном, вышитым крестиком, и не более того. Не более того, повторяю, но и не менее, ибо без скучного, однообразного фона выцветет и сам рисунок.
Изабелла, Изабелла… Но рассказ мой все-таки не о ней. Речь пойдет о Джоне Габриэле.
Глава 1
Начну я, пожалуй, с одного памятного собрания в Манеже.
Приближались выборы, и по этому поводу нам был представлен кандидат в депутаты от Консервативной партии, кавалер креста Виктории, майор Джон Габриэль.
Тогда он произнес речь. Мы все были слегка разочарованы невзрачной внешностью кандидата и тем, что как оратор он явно не блистал. Голос у него оказался неприятный и монотонный, манеры оставляли желать лучшего. Нам ничего не оставалось делать, кроме как утешать друг друга рассказами о его храбрости и отваге.
…Жил я тогда в «Полнорт-Хаус», а точнее, в длинной комнате с низким потолком и окнами на море. Она выходила на террасу, куда в погожие дни выкатывали мое инвалидное кресло. Я сидел и смотрел на Атлантический океан, любуясь пенными бурунами и темно-серым скалистым мысом, ломавшим линию горизонта. На мысу высились зубчатые стены и башни замка Сент-Лу, которые всегда казались мне акварельным наброском какой-нибудь романтической барышни, жившей где-нибудь эдак в середине XIX века. |