Элиана была в золотисто-коричневом бархатном платье, Адель – в платье из тюля с серебряным шитьем. Разделенные пробором волосы девушки вились мелкими кудряшками над ушами, сзади же тяжелые волны локонов были высоко зачесаны и перевиты жемчужной нитью. Так причесывались все женщины, и молодые, и старые. Вообще-то мода мало изменилась за прошедшие десять лет; покрой платьев остался прежним, хотя теперь дамы отдавали предпочтение более плотным тканям. В женской одежде преобладали светлые тона, в мужской – темные. И еще французские модницы снова стали носить корсеты.

Адель изумленно озиралась вокруг. Дитя нового века, она была в восторге от этого нагромождения роскоши. К тому же здесь находилось множество привлекательных молодых людей; девушке уже удалось поймать на себе несколько заинтересованных взглядов.

Элиана тоже остановилась, чтобы осмотреться, и спустя пару минут заметила Максимилиана. Он направлялся прямо к ней, и у нее против воли сильно забилось сердце.

А он… он снова видел ту, чей образ никогда не покидал его мыслей.

О Элиана! Все та же грациозная поступь, тело нимфы, светлый венец уложенных в высокую прическу волос. И Максимилиан вдруг вспомнил те времена, когда она казалась ему прозрачной, чистой жемчужиной, лежащей на его ладони.

И ему почудилось, что в тот момент, когда женщина встретила его взгляд, ее лицо просветлело, словно озаренное солнечным лучом.

Ну конечно, разве она могла измениться! Под внешней строгостью скрывалась прежняя доверчивость и нежность.

Максимилиан подошел и поклонился. Дамы присели, чуть опустив голову, как требовал нынешний этикет.

– Рад приветствовать вас, мадам Флери. И вас, мадемуазель.

Потом кивнул красивому юноше, которого помнил еще маленьким мальчиком. А ведь и у него мог бы быть такой сын!

– Благодарю за приглашение, господин Монлозье, – сказала Элиана. – Позвольте представить вам своих детей, Ролана и Адель.

Максимилиан смотрел на девушку, на ее блестящие, словно голубой фаянс, глаза, пушистые, густого медового оттенка волосы, на складки ее нарядного платья, обрисовывавшие прелестную фигурку. Взгляд Адели светился трогательной наивностью, а улыбалась она, хотя и обольстительно, но вместе с тем еще по-детски.

И он ощутил горькую печаль, печаль несбывшегося. Теперь он вынужден был признать: нечто яркое и прекрасное, что существует в этой жизни, обошло его стороной.

– Я имею честь быть знакомой с господином Монлозье, – объяснила Элиана детям. – Некогда мы принадлежали к одному и тому же кругу. Давно, еще до Революции. – Потом прибавила: – Скоро, наверное, начнутся танцы. А пока вы можете поесть мороженого и выпить лимонаду.

Ролан кивнул и повел Адель в противоположный конец зала.

Максимилиан и Элиана остались одни. Женщина смотрела на своего бывшего возлюбленного. Все так же подтянут и строен, но волосы утратили блеск и наполовину седые. Морщин мало, но черты лица отяжелели, и взгляд другой – слишком серьезный, усталый. Ему уже пятьдесят – пройдет несколько лет, и он вступит в тот возраст, когда каждый прожитый день стирает с лица очередную частичку того, что хоть немного напоминает о былом, крадет узнаваемое, заменяя его признаками безликой старости. И Элиане вдруг стало невыносимо грустно оттого, что она никогда больше не увидит прежнего Максимилиана с полным огня, задумчиво-мечтательным взором и ослепительной юной улыбкой.

Но, кажется, только сейчас он смотрел не вперед, не вдаль, а на нее и думал лишь о ней.

– Счастлив снова видеть тебя, Элиана, – просто сказал Максимилиан. – Ты все так же хороша.

– Спасибо.

– И у тебя красивые дети. Дочь совсем взрослая. Элиана не удержалась от улыбки.

– Да нет, она еще ребенок.