Это был не кошмар, это было что-то неизбежное... Он так же сомнамбулически, как и дошагал до Гулливера, принялся раздеваться. Ромка громким, отчетливым шепотом сзади спросил:

    -  Пап, ты чего?.. - Договорить, естественно, он не мог. Он ничего не понимал.

    Да и сам Ростик ничего не понимал. Но разделся так уверенно, словно четко представлял, что делает и зачем это нужно.

    Оставшись совсем голым, он сделал последние два десятка шагов к Гулливеру, и... Тогда понял, что видит перед собой не горб, а раскрытую, как раковина, живую ткань, обнажившую сзади, вдоль спины гиганта странную полость. Она была продолговатой, чуть влажной и состояла из множества каких-то лепестков. Рост внутренне содрогнулся, почувствовав, что в этом очень много от ненормального, болезненного какого-то эротизма, и все-таки взобрался по ноге гиганта, который выдержал это стоически, даже ни разу не дернулся, и... улегся в эту полость.

    Его тотчас охватили более нежные внутренние лепестки, зажали неплотной, но необоримой хваткой. На лицо, чуть подрагивая, легла какая-то маска, которая тотчас закрыла рот и нос, но странным образом Ростик сразу ощутил, что может дышать. Удушья, которое мучило его в том сне, о котором он забыл и от которого проснулся, не было, скорее наоборот - он мог дышать так свободно, словно к его собственным легким подключилась еще какая-то машина, облегчающая эту работу.

    Ноги тоже были охвачены, живот оказался спеленут спереди и сзади, причем он ясно понял - теперь он может... не выходить из тела Гулливера, чтобы справить какую-нибудь обыденную человеческую нужду. Эвакуация всех продуктов жизнедеятельности человека в полости этого гиганта была налажена так же безупречно, как и удаление его собственных отходов.

    Рост попытался подвигать руками... И понял, что пока этого делать не следует, потому что его руки стало слабо покалывать, словно бы к каждому квадратному сантиметру его кожи от кончиков пальцев до плеч подвели слабый, но ощутимый электрический заряд. Это привело к тому, что... он уже не понимал, где кончаются его руки, а начинаются... руки Гулливера. Он и гигант срослись, стали одним целым.

    Это было кошмарное и в то же время очень приятное состояние. Рост открыл глаза, и лишь тогда понял, что уже давно слышит, как бьется сердце этого огромного тела, слышит потрескивание пламени на фитиле плошки, слышит даже дыхание Ромки, который сжался в комочек, словно присутствовал при смерти отца, но ничего не мог поделать. Хотя он держался, не вмешивался, просто смотрел и... дышал так громко, что хотелось зажать уши.

    Значит, слух работает, понял Ростик. И попытался как-то изменить свое тревожное настроение, вызванное всей этой непонятной процедурой, чтобы слух стал погрубее. И звуки пригасли, стали терпимыми, почти обычными.

    А потом он увидел складки шкур под собой, вернее, под лицом Гулливера. Это тоже было не просто. При желании, сфокусировав зрение, он мог бы увидеть каждую ворсинку на блохах, которые копошились в зарослях меха на шкурах. Но при желании мог сделать свое зрение человеческим, как у него вышло со слухом, вот только... Рост еще раз проверил свои ощущения, да, он умел теперь видеть в темноте. И почти без напряжения, словно всегда это умел.

    При желании он мог видеть даже в нескольких диапазонах. Красновато-желтый свет определял зрение в тепловом режиме, а холодный зелено-синий, переходящий в глубокий фиолет, позволял видеть очень мелкие детали, словно бы тепловое виденье становилось тут ни при чем.