Вспоминая прошедшие три дня боя, Румянцев все больше и больше склонялся к тому, что немцы и сегодня, как и прежде, начнут наступление именно здесь, на стыке обороны полков. Враг упорствовал, стремясь точно выполнить задачу, предписанную ему высшим штабом. Он не искал других, более слабых участков, будто был абсолютно уверен в том, что непрерывные таранные танковые удары должны принести непременный успех именно в направлении лощины, на стыке двух наших полков.

Румянцев думал об артиллеристах в противотанковом опорном пункте. От их выдержки и упорства будет во многом зависеть судьба обороны дивизии. «Сумеют ли они, поредев почти на две трети, устоять перед нарастающими таранными ударами вражеских танков и… ни одного ящика бронебойных снарядов… А что осколочно-фугасные против танков! Но что делать, если нет?…».

На складе оставалось еще пятнадцать ящиков противотанковых гранат. Румянцев позвонил заместителю по тылу и распорядился отдать пять ящиков противотанковому опорному пункту и по три ящика раздать в полки. Мало… Очень мало это для серьезного боя. Комдив приказал послать артиллеристам старшего лейтенанта Зализного бочку воды и направить к нему медсестру с запасом медикаментов. «Надо было бы кому-либо из нас навестить их», — подумал он. Но кому? Комиссар Цветков так и не вернулся, и это тревожило комдива. А самому нельзя отлучаться ни на минуту. «Что, если послать начальника штаба?» Он держался с трудом. После контузии у него началась рвота… «Но, может, доберется как-нибудь к артиллеристам, приободрит их перед боем».

Румянцев послал адъютанта за начальником штаба и продолжал наблюдать за противником. Он улавливал далекий гул моторов. Но сразу нельзя было разобрать, самолеты это, танки или просто машины.

…Командир противотанковой батареи старший лейтенант Зализный этой ночью тоже не спал. Болела раненая рука, беспокойно было на сердце, тревожила мысль о предстоящем бое. Он обошел огневые позиции каждого орудия. Бойцы тоже не спали. Они сидели, прижавшись друг к другу, курили или разговаривали вполголоса. Одно волновало всех: «Что сделать, чтобы выстоять, если немцы снова перейдут в атаку?».

Зализный обошел противотанковый опорный пункт и остался доволен тем, как удачно вчера расставили на ложных позициях выведенные из строя орудия. Он осмотрел «заграждения» из соломы и приказал облить жгуты керосином. Потом снова вернулся к расчету первого орудия, с которым решил находиться сам, управляя огнем батареи. Ему не понравилась одна огневая позиция, и он переместил орудие на запасную. Там был лучший обзор и обстрел. Рядом находилось надежное укрытие — вырытые в отвесной стене оврага ниши и норы. Он проверил связь с двумя другими орудиями и приказал связистам сделать запасную линию связи, но провода не хватило. Зализный хотел было сходить к командиру роты, обороняющейся впереди противотанкового опорного пункта, но нарастающий в небе гул немецких бомбардировщиков заставил его вернуться на наблюдательный пункт. И надо сказать, что сделал он это вовремя: немецкие самолеты стали пикировать на ложные позиции с разбитыми орудиями, сделали два захода, сбросили бомбы и улетели.

Румянцев, наблюдая за налетом гитлеровских бомбардировщиков, старался предугадать, как же в дальнейшем сложится бой. Опыт подсказывал ему, что и в этот раз немцы будут действовать по излюбленному ими тактическому шаблону: удары авиации, артиллерийский налет, атака танков, а за ними пойдет пехота.

И Румянцев не ошибся. Как только отбомбились немецкие самолеты, в бой вступила артиллерия. По множеству разрывов в лощине комдив понял, что немцы будут наносить главный удар снова сюда. Немецкая артиллерия еще вела огонь, когда на дороге, огибающей высоту, показалась колонна грузовых автомашин с пехотой.

«Что же это такое? — подумал комдив. — Где же танки? Или немцы совершенно уверены, что полностью уничтожили нашу артиллерию?…».