Элизабет-Энн опустилась на одно колено, так что лицо ее оказалось на одном уровне с лицом сына. Она обняла его за плечи и жестом указала на видневшиеся строения.

— Посмотри хорошенько, сынок, — тихо сказала она. — Придет день, и все это станет твоим, это и многое другое.

Заккес Хейл-младший посмотрел на комплекс зданий у дороги, потом перевел взгляд на мать.

— Это гостиница для туристов, — сказал он своим чистым, звонким голоском.

— Гостиница для туристов, — тихо повторила она. Потом глубоко вздохнула, тряхнула головой и ласково сжала его плечи.

— Заккес, Заккес! Это не просто гостиница для туристов. Это «Гостиница для туристов Хейл». В ней наша жизнь!

— Посмотри на эти сверкающие машины, мама! — восхитился мальчик. — Ты раньше видела столько?

Она улыбнулась. Острый взгляд Элизабет-Энн уже отметил восемнадцать машин, и непроизвольно в уме она прикинула доход от этой ночи.

— Это еще что, дорогой. Подожди немного и ты увидишь здесь десять туристических гостиниц. Тогда машин уже будет сто восемьдесят! Потом тысяча гостиниц… — Тут она рассмеялась тому, куда завели ее честолюбивые планы. Элизабет-Энн поднялась, взяла ребенка на руки, высоко подняв его над головой, и шутливо заохала, как делала всякий раз, поднимая малыша. — Ну и ну, вы становитесь все тяжелее, молодой человек!

Заккес довольно захихикал и обнял ее за шею. Она начала кружиться, вначале медленно, потом все быстрее и быстрее. Они вертелись, как волчок. Мальчик взвизгивал от радости, она счастливо смеялась. Постепенно она стала тормозить, с трудом дыша, чувствуя легкое головокружение.

Вдруг мальчик сдвинул брови, и лицо его стало серьезным.

— Почему мы уезжаем, мама?

Она долго смотрела ему в глаза.

— Потому что твоей маме предстоит еще многое сделать, — сказала она медленно. — Она хочет построить много гостиниц для туристов, таких, как эта.

— А зачем так много? Разве одной мало?

— Потому что это моя мечта, дорогой. Это то, что я могу и люблю делать. Понимаешь, мечты нужны для того, чтобы их осуществлять.

— Что это, мама? — Руки мальчика коснулись ее шеи. — Ты всегда это носишь.

Элизабет-Энн опустила глаза. Сын держал в руках медальон, подаренный Заккесом много-много лет назад. Ярко блеснул на солнце стеклянный футляр, и анютина глазка в нем казалась нежной и свежей, словно ее только туда положили. Элизабет-Энн с улыбкой наблюдала, как мальчик гладил медальон.

— Какой красивый, мама. Я хочу, чтобы он был моим.

— Конечно, — весело рассмеялась она, — но боюсь, что твоей маме тоже хочется его носить.

— А что это?

— Цветок!

— Какой цветок?

На секунду ее лицо стало грустным и задумчивым.

— Его называют цветком любви, — светло улыбнулась она.

— Цветок любви, — повторил мальчик и с минуту молчал, размышляя. — Мне нравится твой цветок любви, — сказал он наконец. — А можно, он станет моим?

— Не сейчас, мой дорогой.

— Тогда, может быть, завтра или на следующей неделе? — допытывался малыш.

— Не думаю, что так скоро, милый, — покачала головой мать. — Может быть, сначала его получит одна из твоих сестер. Но когда ты вырастешь, это будет твоим. — Она кивнула в сторону гостиницы.

— Я люблю тебя, мама.

— И я тоже люблю вас, молодой человек.

— Когда-нибудь я на тебе женюсь.