Тина могла представить себе, что Стиви останется один дома, а Мартин не мог.

Но теперь она была такой далекой, такой очаровательной и ничего не требовала. Похоже, все дурное улетучилось из его памяти. Тина была до обидного прекрасна: стройные ноги, чудесные светлые волосы. Любая одежда сидела на ней отлично. Она выглядела как девочка и вообще казалась слишком юной и безответственной, чтобы быть матерью восьмилетнего ребенка. Джен же, напротив, выглядела старше своих лет. По ее виду можно было решить, что у нее несколько взрослых детей. Да, жизнь несправедлива. Джен была ровесницей длинноногой Тины, ей было двадцать девять. В следующем году обеим стукнет тридцать, но одна из них никогда не будет выглядеть на свой возраст, даже лет через десять, когда ей будет сорок.

Джен подвешивала рождественские открытки, прикрепляя их к лентам и протягивая гирляндой через всю стену.

— Красиво, — одобрил Стиви. — Мы так никогда не делали.

— Как же вы их подвешивали?

— Кажется, у нас вообще не было гирлянд. Ну, в прошлом году мы с папой встречали Рождество в гостинице. Это было незадолго до того, как ты появилась. А еще раньше… не думаю, чтобы у мамы было время.

В его словах не было ни горечи, ни осуждения. Он просто констатировал факт.

У Джен внутри все закипело. Действительно, маме было не до того! У мамы, которая толком не работала, а скорее просто развлекалась в казино, не нашлось минуты, чтобы развесить рождественские украшения для мужа и маленького сынишки. А у невзрачной Джен было время. У скучной Джен, работавшей в школе с девяти до четырех, оно нашлось. У прилежной Джен, которая была готова тащиться с Тининым ребенком на двух автобусах, чтобы мальчик мог увидеть мать, было на это время. Джен доставала деньги из собственного кошелька, чтобы заплатить за такси, и делала это, чтобы все были довольны и счастливы. И никто никогда не говорил, что у нее на что-то не хватает времени. Никто даже не замечал ее трудов; никто не жалел ее.

Мартин одобрил то, как украшен дом. Он обошел все комнаты, потрогал веточки остролиста и обвитый вокруг картин плющ, свечи в окошке и елку, которая ждала, когда они все вместе ее нарядят.

— Как здорово! — сказал он. — Выглядит нереально, будто это дом из какого-нибудь кинофильма.

Он сказал это, чтобы похвалить, сделать ей приятное. Но Джен почувствовала, что на глаза навернулись слезы. Это было, черт побери, гораздо реальнее, чем Рождество с проклятой Тиной, ее заносчивыми друзьями и идиотской болтовней, не оставляющей времени на то, чтобы устроить праздник для близких.

Ну, по крайней мере, в этом году, как и в прошлом, Тина будет за много километров отсюда. Она отправится на круизный лайнер, будет раздавать карты, оглашать номера и услаждать взоры пассажиров своей божественной красотой. Именно так она встретила прошлое Рождество незадолго до завершения бракоразводного процесса.

Джен тогда поехала навестить мать, которая все пять праздничных дней твердила дочери, какая нелегкая будет у нее судьба, если она выйдет замуж за разведенного и ей придется растить его ребенка. Мартин потом сказал, что ему было одиноко в отеле, хотя Стиви понравились устроенные там для детей игры. Джен и Мартин решили, что мальчику лучше осваиваться с новой обстановкой постепенно. Пусть проведет праздник вдвоем с отцом: может, так ему покажется, что есть хоть какая-то стабильность в этом изменчивом мире. Бедному малышу тогда было всего семь. Но сейчас он уже неплохо адаптировался. Уж точно не считает Джен злобной мачехой и не плачет по своей золотоволосой матери. Все было нормально, но Джен хотелось, чтобы в глазах Мартина и Стиви она не выглядела серо по контрасту с Тиной, столь необыкновенной и особенной.

Джен разожгла камин, и они втроем уселись возле него и болтали. Такое бывало нечасто: сейчас никто не думал, что идет по телевизору; Мартин не говорил, что ему надо в мастерскую, а Стиви не попросился в свою комнату.