Вернисаж был вполне обычный. Аделаидины картины развесили среди потрясающих унитазов — оказывается, помещение для выставки было предоставлено местным отделением крупной западной унитазной фирмы. Унитазы были необычайно живописны и явно затмевали живопись Аделаиды. Но это мало кого волновало: публика пришла не за эстетическими впечатлениями, а пообщаться, подлизаться к влиятельной Аделаиде и выпить шампанского на дармовщинку. Шампанское разносили удивительно длинноногие девушки совершенно западного образца — сотрудницы унитазной фирмы, предоставленные заодно с помещением.
Пятаков через каждые три шага попадал в объятия знакомых, цветисто излагавших свое мнение о выставке. Конечно, тут был обязательный Шанхайский с женой, который, углядев в другом конце зала критика Бультерьерского, возмущенно воскликнул:
— Ну что за человек этот Бультерьерский! Ни одного мероприятия не пропустит, где бесплатную выпивку дают! Куда ни приду — он тут как тут!
Вскоре появился и вальяжный Валидолов, демонстративно безразличный к европейским девушкам и похотливо похлопывающий по бицепсам случайно залетевших на огонек молодых рекетиров.
В общем, все было как всегда, и Владимир Иванович с облегчением покинул вернисаж при первой же возможности.
Бультерьерский пытался прямо в дверях спровоцировать его на критическое высказывание в адрес Аделаиды и ее творчества, но весь город хорошо знал, что каждое слово, услышанное Бультерьерским, доходит до Аделаиды в тройном размере и с эффектными комментариями, поэтому Пятаков был тверд — граница на замке, стража на Рейне, — и Бультерьерский уполз разочарованный.
Владимир Иванович с завидной легкостью поймал частника, добрался до своего дома в какие-нибудь двадцать минут и вошел в родной, глубоко ненавидимый подъезд. Последний был в своем репертуаре: все лампочки разбиты или вывинчены жаждущей интима молодежью, и темнота стояла такая, что об нее можно было ушибиться. Пятаков, чертыхаясь, продвигался к лифту, нашаривая ногой ступеньку, как вдруг на его затылок обрушился такой удар, что… сказать «свет померк в его глазах» нельзя, потому что темнота уже упоминалась. Во всяком случае, несчастный художник лишился сознания и рухнул как подкошенный на грязный пол, покрытый старой метлахской плиткой.
По ответу женщины с карточками он понял, что в системе произошел грандиозный сбой, она отдала карточку с заказом другому, совершенно постороннему человеку. Случайно? А может, кто-то проследил, вычислил всю систему связей и теперь идет по ней, чтобы перехватить заказы, а может, добраться до заказчиков, шантажировать их? Нет, скорее всего, это нелепая случайность. Мужчина бросился вдогонку за букетом, и тут случилось то, из-за чего можно было безвозвратно потерять, репутацию и остаться без куска хлеба на старости лет: в глазах потемнело, в висках забилась тоскливая тупая боль, станция метро поплыла, как палуба парохода… Он пришел в себя очень быстро, какие-то люди поддерживали его, кто-то совал валидол. К счастью, приступы были недолгими, но ведь такое могло застать его в самый ответственный момент, поставив под угрозу выполнение заказа…
Мужчина рванулся из поддерживающих его рук и бросился к подъезжавшему поезду, потому что увидел, как букет плывет над толпой. Он едва успел втиснуться в закрывавшиеся двери. На следующей станции он перешел в соседний вагон, потом — дальше, пока не увидел лохматого человека с тем самым букетом. Выследить человека дальше было нетрудно — букет был лучше любого радиомаяка. Уже наверху кудлатый позвонил по телефону, потом записал что-то на той самой карточке. Пожалуй, можно вздохнуть с облегчением: это не противник, не конкурент. Судя по тому, как легкомысленно он относится к карточке с заказом, это — случайный человек, произошло просто дикое стечение обстоятельств. В помещение, куда вошел человек с букетом, посторонних не пускали, это, в общем-то, к лучшему, кашемировое пальто решило дождаться кудлатого чудака снаружи. |