Казалось, была тишина. Приглушенный аккорд, слагавшийся из голосов множества приборов и аппаратов, которые обладали каждый своим тембром и высотой, более уже не воспринимался притерпевшимся слухом. Он проникал в сознание, лишь когда раздавался фальшивый звук, означавший внезапное изменение режима. Чаще всего такое изменение бывало связано с опасностью.

Один из приборов оборвал вдруг свое бесконечное «ля».

Он умолк, словно у него кончилось дыхание. Затем начал снова; но на этот раз вместо протяжной песни из узкой прорези фонатора просыпалась горсть коротких, рубленых сигналов. Как если бы прибору надоело петь, и он решил заговорить, еще не умея произносить слова. Торопливые звуки катились по рубке, из-за своей необычности становясь слышимыми. Они набирали высоту и через несколько секунд уже достигли верхнего «до».

Сидевший в удобном кресле за ходовым пультом старший из двоих, казалось, дремал. Но реакция у него была великолепной. Младшему события вспоминались потом в такой последовательности: сначала капитан пригнулся, мгновенно став похожим на подобравшуюся перед взлетом хищную птицу, — даже крылья, почудилось, шевельнулись за спиной, — и лишь в следующий миг раздался дробный сигнал. На самом деле, конечно, все произошло наоборот; но сделалось это так быстро, что не мудрено было перепутать.

Еще через долю секунды, точно стремясь обогнать все более частую дробь, старший резко повернулся в сторону. Вращающееся кресло под ним коротко проворчало. Капитан сделал неуловимо быстрое движение. Дверцы высокого шкафа, лицом к которому он сидел теперь, беззвучно разошлись. За ними оказался экран и усеянная переключателями панель. Младший видел этот пульт впервые.

Руки капитана метнулись к пульту. Он не смотрел на пальцы, как не смотрит на них пианист. Пальцы жили сами. Похоже, каждый из них обладал собственным зрением и действовал независимо от других. Что они делали, понять было невозможно: пальцы шарили в гуще переключателей, и соприкосновение их с каждой кнопкой или тумблером было столь кратким, что взгляд младшего не поспевал за ними; длинные, сухие, они исчезали, чтобы вновь возникнуть в другом месте пульта.

Вспыхнул экран над новым пультом, до сих пор тускло серевший. В разладившийся аккорд вплелись новые звуки; тембр их был неприятен. По кораблю волной прошла характерная дрожь: включились дельта-генераторы. Зажглись индикаторы; их свет, сначала тускло-кровавый, быстро усиливался, как если бы за круглыми стеклышками разгоралось яркое пламя. На обзорных экранах можно было заметить, как за бортом, дрогнув, повернулись решетчатые шары, далеко разнесенные на концах ферм. Еще что-то защелкало; блестящие титановые цилиндры поднялись с боков пульта и остановились, подрагивая, а в круглом окошке ниже экрана тронулся и завертелся, все убыстряя вращение, небольшой черный диск, издававший низкое, едва доступное слуху гудение. За это время младший, придя в себя, успел только раскрыть рот, чтобы задать естественный вопрос. Но старший, по-видимому и впрямь обретя способность предугадывать события, в тот же миг, не оборачиваясь, прошипел: «Тише!» — и младший осторожно, миллиметр за миллиметром, сомкнул челюсти, словно боясь стукнуть зубами. Капитан же, моментально забыв о своем спутнике, снова впился взглядом в мерцающий круг экрана. Правая ладонь его лежала на большой красной рукоятке, и вены на руке вздулись, как если бы сжимать этот рычаг было непосильным трудом.

Полминуты прошло в молчании. Внезапно напряжение спало, старший тяжело распрямился и медленно, с усилием снял руку с рычага. Одновременно что-то промелькнуло в поле зрения видеоустройств — чиркнуло по экрану и исчезло. Старший вздохнул. Голос поднявшего тревогу прибора начал понижаться, дробные сигналы, соединяясь краями, снова превратились в протяжное «ля». Индикаторы погасли, блестящие цилиндры ушли в панель. Старший медленно повернул кресло и встал.