Догадайся, о чем я ее спросила первым делом? Конечно, о тебе. Мамочка поцеловала меня и сказала, что Пэн об этом тоже думает, но подготовить персональную программу модуляторов очень непросто. Она взяла с меня слово, что я тебе ничего не скажу, чтобы ты не разволновался. Кроме того, проблема ведь не только в нервах. Тебя курирует доктор Винченто, а их отдел нервных болезней никак не связан с генетиками. Нужны дополнительные согласования. Ты официально числишься на лечении, и нельзя, чтобы с тобой произошел несчастный случай. Пусть у тебя нет нормальных, заботливых родителей, но органы опеки регулярно справляются о тебе. Кстати говоря, еще один довод против твоей дурацкой страны! Не хочу причинять тебе боль, любимый, но вспомни-ка, ты сам рассказывал, как некому было сводить тебя в туалет! Ладно, я отвлеклась…

Я так поняла, что для каждого живого существа, для каждой обезьянки, они разрабатывали свой модулятор, точнее — два: «прямого» и «обратного» синтеза. Со мной им приходилось постоянно употреблять вторую группу, что-то пошло не так, как хотелось. В последние годы Крепость задействовала несколько десятков программистов, по всему миру, я слышала от доктора Сью. Одаренным ребятам платят, а они даже не знают, на кого работают. Лет пятнадцать назад, когда я была совсем крошкой, такое и представить было невозможно: Сью и Сикорски перебирали химические формулы чуть ли не наугад, а теперь все считает компьютер. Но никакие компьютеры не решили пока моих проблем.

В моем костном мозге творится непонятное. У любого из нас там живут маленькие спасатели, стромальные стволовые клетки. Например, человека ранят, или внутренняя болезнь развивается, тогда эти клетки реагируют на аварию в теле, превращаются в проблемную ткань и замещают ее. Чем мы моложе, тем оперативнее они действуют, поэтому люди выздоравливают, а не умирают от каждой болячки. Ты в курсе насчет моих зубов, они никак не могут успокоиться, меняются без конца, во мне заклинил какой-то рычажок. Сикорски надеялся, что замещение будет происходить по команде. Я хорошо понимаю, о чем он мечтает: чтобы мы могли, как ящерицы, отбрасывать и снова выращивать куски тела…

Ранки на коже заживают за несколько секунд. Ты не пугайся, я тебе сейчас кое-что расскажу. Например, совсем недавно, перед большой операцией, они втыкали мне в руку иголку — старая привычная процедура. Заморозили, рука стала, как деревянная. Воткнули три иголки — в разных местах, одну очень даже глубоко и прямо в вену. Те, что вне вены, сами вылезли за четырнадцать секунд, теперь догадайся, что было с третьей? Она тоже вышла. Через пять минут. Но перед этим в руке у меня образовалась другая вена, в обход прежней. Маленькая разница. В прошлый раз игла выходила шесть минут с лишним.

Процесс ускорился. Раньше они мне не докладывали, когда проводили такие штуки, даже усыпляли. Мама не присутствовала, но я уверена, что она смотрит записи. Ведь все записывают и фотографируют. Сикорски сказал, что ничего страшного, но я видела, как он обеспокоен. Он назначил ряд дополнительных анализов. Без всяких иголок, но от этого не легче. Модуляторы обратного синтеза не справляются, Питер. Если ускорилось заживление, это плохо. Сикорски спросил меня насчет месячных, мне было очень стыдно, но пришлось признаться, что кровь идет все чаще.

— Насколько чаще? — не отставал он. Я убежала и устроила истерику, но мамочка убедила меня, что нет ничего постыдного, она завела график, и получилось… Ах, Питер, до чего я дошла; разве можно делиться с мальчиками такими вещами? Получилось, что два года назад кровь шла раз в месяц, год назад — уже дважды, а теперь — иногда и три раза, только очень коротко. Всего один день. Я, конечно, понимала, что это неправильно, но прочла в журнале, что так бывает в раннем периоде.