— Барков, гони! — отчаянно орал я, пытаясь развернуть правую руку с пистолетом навстречу опасности. Мое бесполезное, никчемное туловище, крест-накрест опутанное ремнями, не могло даже стать точкой опоры для единственной здоровой конечности. При каждом толчке я скатывался все ниже и вбок. И этот мешок с костями Куколка называла мужчиной!

Возможно, от обилия химии подопытная тварь почти превратилась в зверя, но ей хватило разума отыскать верный путь наружу, и она всеми силами цеплялась за наш ковчег. Апостол, со всего маху, воткнулся вытянутым черепом женщине в лицо. От неожиданной боли она разомкнула хватку на Рудиной лодыжке и отшвырнула Леви в сторону. Малыш тут же подтянул пораненную конечность к животу. Леви чудом не вывалился наружу и задницей высадил одно из окон по правому борту.

Мы проскочили внешний периметр, Барков обернулся и сделал резкий маневр, одновременно нажав на газ и тормоз. Автобус повело боком, слава Богу, здесь дорога становилась достаточно широкой, и мы не сверзились в кювет. Таню, вверх ногами, кинуло на переднее сиденье. От удара у нее с ног сорвало кроссовки. Леви умудрился зацепиться за мое кресло и благодаря своей массе остался внутри салона. Синяя женщина продолжала подтягиваться на ноге, демонстрируя немыслимую подвижность бедренного сустава, и вдруг закричала низким, вибрирующим голосом. Вторую ее ногу при развороте затянуло под заднее, спаренное колесо.

Тем не менее, она не разжала хватку! Спинка сиденья прогнулась, что-то хрустнуло внутри, Барков оскалился, как первобытный дикарь, и дал задний ход. Автобус сшиб два или три столбика со светоотражателями, монстра протащило позвоночником по декоративным камням бордюра. Женщина голосила, как раненый слон, лохмотья волосатой кожи с ее спины разлетались во все стороны.

В тот момент, когда она выпустила фаркоп и воткнула когти в войлочное покрытие пола, на манер абордажных крюков, я выстрелил. Так получилось, что затянутый до предела ремень сдвинулся на плечо, освободив правую руку. Пистолет был по-прежнему привязан к ней, и оставалось только развернуть ствол. На это моих заячьих силенок хватило.

Я выстрелил трижды. Не знаю, и не хочу знать, попал или нет, но голенастое синюшнее чудовище оторвалось и в позе раздавленного паука осталось лежать на дороге. Я увидел, как она корчится на асфальте, шевеля всеми четырьмя конечностями, и последовал примеру Баркова. Меня рвало кислой желчью, пустой желудок содрогался и не мог успокоиться.

Гораздо позже Леви, цыкая дыркой от выбитого зуба, убеждал всех, что подействовали его молитвы. Никто с ним не спорил. Таня промокала ссадины малышу. Барков хлестал воду из канистры и по очереди поливал всех нас. Когда у него перестали дрожать руки, мы закрыли заднюю дверь и выехали на шоссе.

Пистолеты выкинули в канаву. Разделили по справедливости оставшийся Танин шоколад. Три четверти досталось малышу, чтобы успокоился. Пришлось вручить ему краски и позволить разрисовать машину изнутри. За этим занятием он и уснул. Леви творил намазы на африканский манер, взывая к синтоистскому демиургу и периодически упоминая великую богиню Кали. По крайней мере, не мешал мне прокладывать маршрут.

До недавнего времени я представлял себе местоположение Крепости в общих чертах. Санитары возили меня в зашторенной машине в город, но всякий раз очень далеко. Только на прошлой неделе сетевые приятели вычислили меня через спутник и прислали подробную карту штата.

Я позволил Баркову гнать по шоссе ровно семь минут, после чего мы, в полной темноте, свернули в кукурузу.

Искореженный «Форд», заглатывая разбитыми окнами ночную прохладу, несся посреди узкого кукурузного коридора. Таня вздрагивала во сне, свернувшись калачиком на переднем сиденье. Руди, откинувшись, храпел на полу, в проходе. Леви клевал носом, порываясь дочитать индийскую мантру. Барков отыскал в бардачке сигареты и закурил. Я сидел у него за спиной и не видел выражения его лица.