Наталья остановилась.

– Подожди здесь, Маша, у сосен, – промолвила она и спустилась к пруду.

Рудин подошел к ней и остановился в изумлении. Такого выражения он еще не замечал на ее лице. Брови ее были сдвинуты, губы сжаты, глаза глядели прямо и строго.

– Дмитрий Николаич, – начала она, – нам время терять некогда. Я пришла на пять минут. Я должна сказать вам, что матушка все знает. Г-н Пандалевский подсмотрел нас третьего дня и рассказал ей о нашем свидании. Он всегда был шпионом у матушки. Она вчера позвала меня к себе.

– Боже мой! – воскликнул Рудин, – это ужасно… Что же сказала ваша матушка?

– Она не сердилась на меня, не бранила меня, только попеняла мне за мое легкомыслие.

– Только?

– Да, и объявила мне, что она скорее согласится видеть меня мертвою, чем вашей женою.

– Неужели она это сказала?

– Да; и еще прибавила, что вы сами нисколько не желаете жениться на мне, что вы только так, от скуки, приволокнулись за мной и что она этого от вас не ожидала; что, впрочем, она сама виновата: зачем позволила мне так часто видеться с вами… что она надеется на мое благоразумие, что я ее очень удивила… да уж я и не помню всего, что она говорила мне.

Наталья произнесла все это каким-то ровным, почти беззвучным голосом.

– А вы, Наталья Алексеевна, что вы ей ответили? – спросил Рудин.

– Что я ей ответила? – повторила Наталья. – Что вы теперь намерены делать?

– Боже мой! Боже мой! – возразил Рудин, – это жестоко! Так скоро!.. такой внезапный удар!.. И ваша матушка пришла в такое негодование?

– Да… да, она слышать о вас не хочет.

– Это ужасно! Стало быть, никакой надежды нет?

– Никакой.

– За что мы так несчастливы! Гнусный этот Пандалевский!.. Вы меня спрашиваете, Наталья Алексеевна, что я намерен делать? У меня голова кругом идет – я ничего сообразить не могу… Я чувствую только свое несчастие… Удивляюсь, как вы можете сохранять хладнокровие!..

– Вы думаете, мне легко? – проговорила Наталья.

Рудин начал ходить по плотине. Наталья не спускала с него глаз.

– Ваша матушка вас не расспрашивала? – промолвил он наконец.

– Она меня спросила, люблю ли я вас.

– Ну… и вы?

Наталья помолчала.

– Я не солгала.

Рудин взял ее за руку.

– Всегда, во всем благородна и великодушна! О, сердце девушки – это чистое золото! Но неужели ваша матушка так решительно объявила свою волю насчет невозможности нашего брака?

– Да, решительно. Я уж вам сказала, она убеждена, что вы сами не думаете жениться на мне.

– Стало быть, она считает меня за обманщика! Чем я заслужил это?

И Рудин схватил себя за голову.

– Дмитрий Николаич! – промолвила Наталья, – мы тратим попусту время. Вспомните, я в последний раз вижусь с вами. Я пришла сюда не плакать, не жаловаться – вы видите, я не плачу, – я пришла за советом.

– Да какой совет могу я дать вам, Наталья Алексеевна?

– Какой совет? Вы мужчина; я привыкла вам верить, я до конца буду верить вам. Скажите мне, какие ваши намерения?

– Мои намерения? Ваша матушка, вероятно, откажет мне от дому.

– Может быть. Она уже вчера объявила мне, что должна будет раззнакомиться с вами… Но вы не отвечаете на мой вопрос.

– На какой вопрос?

– Как вы думаете, что нам надобно теперь делать?

– Что нам делать? – возразил Рудин, – разумеется, покориться.