— Я знал про затонувший флот, — сказал Мкеле. — Но понятия не имел, что тот перевозил ядерную боеголовку.

Гару всегда считал Мкеле уверенным в себе и способным человеком: пугающим, когда он и Гару были по разные стороны; весьма надежным, когда они стали заодно. Сейчас, правда, офицер разведки казался доведенным до отчаянья и разбитым. Видеть то, как Мкеле сбивчиво отвечает на вопросы, было по-своему более тревожно, чем те ужасы, которые привели их к этой точке.

— Кто-то из отряда сопротивления Деларосы знал об этом, — произнес Гару. — Я не знаю кто. Какой-то старый моряк.

— И он столько лет держал это при себе? — спросил Товар. — Он что, хотел, чтобы это стало сюрпризом?

Сенатор Хобб постучал по столу.

— У него, вероятно, был весьма объяснимый страх, что, расскажи он кому-нибудь, этот кто-то попытается найти бомбу и использовать ее. Как и получилось.

— Доводы Деларосы заключаются в том, что Партиалы подавляют нас, — сказал Гару. Четверо мужчин находились в туннелях под бывшим Международным аэропортом им. Джона Кеннеди — сейчас заброшенными руинами, но с широким аэродром вокруг, так что приближающихся Партиалов было бы легко заметить. Это стало последним отчаянным убежищем находящегося в бегах Сената. — Не только сейчас, но и всегда — Делароса говорит, что, пока Партиалы существуют, человеческая раса никогда не сможет восстановиться. И она права, все действительно ужасно, но это не значит, что взорвавшаяся бомба улучшит что-то. Я бы остановил эту женщину, но у нее целая армия партизан, и многие из моего подразделения присоединились к ним.

Он покачал головой. Гару был самым молодым из собравшихся четверых мужчин, ему едва исполнилось двадцать три года, и он чувствовал себя сейчас ребенком больше, чем в те годы после Раскола. Гибель и хаос были ужасны сами по себе, но его ошеломило именно ощущение того, что он со всем этим знаком, что гибель и хаос уже происходили двенадцать лет назад, когда случился конец света. Сейчас он тоже был близок.

Тогда Гару был ребенком и внезапно снова им стал, чувствуя себя потерянным и запутавшимся и отчаянно желая, чтобы кто-нибудь, кто угодно, появился перед ним и сделал так, чтобы все было хорошо. Ему не нравилось это чувство, и он ненавидел себя за то, что впустил его в свое сознание. Теперь он стал отцом, первым отцом за двенадцать лет, у которого был живой, дышащий, здоровый ребенок, но девочка и ее мать оказались в ловушке посреди всего этого беспорядка. Гару должен был взять себя в руки — ради них.

— Мне Делароса нравилась больше, когда была в тюрьме, — сказал Хобб. — Вот что мы получаем за доверие к террористам. — Он бросил взгляд на Товара. — К присутствующим это, конечно, не относится.

— Нет, вы правы, — ответил Товар. — Мы взяли себе в привычку доверять фанатикам, и из этого редко выходило что-то путное. Я был достаточно грамотным террористом — достаточно для того, чтобы получить репутацию «борца за свободу» и продвинуться вверх по вертикали власти. Однако я ужасный сенатор. Нам нравятся люди, которые встают и борются, особенно когда мы согласны с ними, но действительно имеет значение лишь следующий шаг. То, что остается после драк. — Он печально улыбнулся. — Я всех подвел.

— Вторжение Партиалов не ваша вина, — сказал Мкеле.

— Последние остатки человеческой расы будет рады услышать это, — ответил Товар. — Разве что вторжение Партиалов будет пользоваться среди народа большой популярностью, в случае чего я потребую признания моего участия в нем.

— Только если Хобб не опередит вас, — сказал Гару.