|
Даже если Харыбин и схватит ее за руку в тот момент, когда она занесет ногу, чтобы подняться на трап самолета или ступеньку вагона, ну и что с того? Как схватит, так и отпустит. Конечно, отпустит – зачем ему лишние сложности, когда он не один, у него есть другая женщина. И не одна. Он не первый вечер приходил в подпитии, невольно демонстрируя Юле пятна губной помады на сорочке, а то и вовсе кровоподтеки на шее. Он называл это работой. А ночью, обнимая свою жену-пленницу и смутно представляя себе, кого держит в руках, мощно и грубо вторгался в ее ночную сладкую неподвижность, продираясь и прокладывая себе дорогу через инстинктивно создаваемые преграды и физическую зажатость ее нежного спящего тела, закрытого для всех, кроме счастливых обитателей ее снов.
В аэропорту ее никто не остановил. Юля как была, налегке, поднялась по трапу и опустилась в располагающее ко сну кресло. От волнения или по другой причине, о которой она даже и подумать-то боялась, ее затошнило. Мысль о беременности, все признаки которой носили уже хрестоматийный характер, она гнала от себя прочь, не желая верить, что бог мог послать ей ребенка в такое тяжелое для нее время. Кроме того, она просто психологически не была готова к материнству. Приникнув к иллюминатору, Юля старалась думать только об облаках… А через час с небольшим огромная серебристая птица перенесла ее из мрачного ада, именуемого «харыбинская Москва», в С. Домой.
Она поднялась и позвонила. Тишина предательски напомнила ей о существовании той жизни, которой жили ее друзья, которая протекала теперь уже без нее. Шубин мог быть где угодно, хоть на Северном полюсе, на то он и Шубин – сотрудник частного сыскного агентства, человек, который ищет денно и нощно и который знает в этом толк. Тем более что сейчас только три часа дня – время более чем подходящее для работы. Оставив ему записку: «Я вернулась, позвони мне срочно. Земцова», Юля поехала к себе домой. Она бы не удивилась, обнаружив Харыбина на лестничной клетке родного подъезда. Она даже была готова к этому. Но за ней никто не следил, она спокойно поднялась к себе, открыла дверь и, лишь оказавшись по-настоящему дома, снова почувствовала, как защипало в носу. Она, и без того чувствительная, сейчас испытывала сильнейшее потрясение, оставшись один на один со своими воспоминаниями и проносящимися в ее сознании картинками из прошлой бурной жизни, полной чудесных встреч с Женей Крымовым, тяжелой и интересной работой и, конечно, чувством своей востребованности и удовлетворенности от того, что она делала. Она даже слышала голоса: нахальный говорок Щукиной, твердящей что-то о бутербродах и экспертизе (Надя в агентстве начинала с секретарши «поди-принеси» и совмещала это с работой, связанной с НИЛСЭ), густой и уверенный басок Шубина (Игорь был немногословен и всегда говорил по существу, а потому все слушали его тихо, боясь пропустить что-нибудь важное), и, конечно, насмешливый и до дрожи волнующий голос Крымова, в лексиконе которого на первом месте по употребляемости стояло слово «доллар». Он учил их всех брать с клиентов вперед, с большим запасом и не стесняясь говорить о гонорарах открытым текстом, называя конкретные, пусть даже и убийственные суммы. Человек, по мнению Крымова, сунувший нос в агентство, знает, куда пришел, а потому нечего с ним, с потенциальным клиентом, церемониться. На первый взгляд, Крымова интересовали только деньги, но в ходе работы именно с его подачи они распутывали самые сложные и интересные дела. И лишь рутинную, скучную работу, связанную с поиском исчезнувших неверных жен или мужей, брал на себя трудоголик Шубин… «Шубин, Крымов, Щукина…» – Юля произнесла эти три слова вслух, и сердце у нее сжалось. В пустой гулкой квартире не хватало только эха. Запах пыли и давно не знавшего хозяйской ласки помещения не прибавил сил. Обойдя свое жилище, в котором она не была почти целый год, Юля машинально протерла тряпкой пыль, где только можно было, затем с грустью посмотрела на телефон с мертвым автоответчиком: она так и не вспомнила, чей голос был последним на ее кассете. |
