|
Внутренность ее не имела ничего общего с наружным убожеством. Фламандские ткани с прекрасными рисунками, изображающими, казалось, живые фигуры, покрывали стены. Под потолком висели серебряные люстры искусной работы. Дорогие шкафы из слоновой кости и черного дерева, кресла генуэзского бархата, украшенные золотой бахромой, стояли возле упругих диванов, крытых венецианским муаром. Но Тибальд на все это не обратил внимания, он видел только Орландину и ждал развязки удивительного приключения. Между тем арапчонок пришел накрывать на стол, и только тут Тибальд заметил, что это не ребенок, как ему казалось, а старый черный карлик отвратительной наружности. Однако маленький человечек принес вещи, отнюдь не противные: большое позолоченное блюдо, на котором дымились четыре куропатки, аппетитные и отлично приготовленные, а под мышкой у него была бутылка пряного вина. Наевшись и напившись, Тибальд почувствовал, словно по жилам его побежал огонь. Что же касается Орландины, то она мало ела, но все время посматривала на своего собеседника, то бросая ему нежные и невинные взгляды, то всматриваясь в него такими злыми глазами, что юноша совсем терялся. Наконец арапчонок пришел убирать со стола. Тогда Орландина взяла Тибальда за руку и сказала: – Как мы будем проводить вечер, прекрасный кавалер? Тибальд не знал, что на это ответить. – Мне пришла в голову одна мысль, – продолжала она. – Видишь вон то большое зеркало? Давай смотреться в него, как я делала в замке Сомбр-Рош. Мне тогда очень нравилось сравнивать фигуру дуэньи с моей; а теперь хочется посмотреть, какая разница между тобой и мной. Орландина пододвинула кресла к зеркалу, потом расстегнула сверху камзол Тибальда и сказала: – Шея у тебя, как моя, плечи тоже, – но грудь до чего непохожа! Год тому назад этой разницы еще не было, но теперь я своей просто узнать не могу, так она изменилась. Сними, пожалуйста, пояс и расстегни кафтан. А это что за бахрома? Тибальд совсем потерял голову, – он понес Орландину на кровать и уже почитал себя счастливейшим из смертных… Но вдруг почувствовал, как будто ему запустили когти в шею. – Орландина! – воскликнул он. – Орландина! Что это значит? Никакой Орландины больше не было: вместо нее Тибальд увидел какие-то до тех пор незнакомые ему очертания. – Я не Орландина! – крикнуло чудовище страшным голосом. – Я – Вельзевул! Тибальд хотел было призвать на помощь Спасителя, но сатана, угадав его намерение, схватил его зубами за горло и не дал ему произнести этого святого имени. Утром крестьяне, везшие овощи в Лион на базар, услыхали стоны, доносившиеся из развалин дома у дороги, служивших свалкой падали. Войдя туда, они увидели Тибальда, лежащего на разлагающемся трупе животного. Крестьяне подняли неизвестного, отвезли его в город, и несчастный де ла Жакьер узнал своего сына. Юношу уложили в постель; вскоре Тибальд как будто стал приходить в себя и наконец почти неслышно промолвил: – Откройте дверь этому святому отшельнику, откройте скорее. Сначала никто не понял, но дверь открыли и увидали почтенного монаха, который сказал, чтоб его оставили, наедине с Тибальдом. Требование было исполнено, и дверь за ним заперта. Долго еще слышались увещанья отшельника, на которые Тибальд громко отвечал: – Да, отец мой, я раскаиваюсь в грехах своих и возлагаю всю свою надежду на божье милосердие. Наконец, когда все утихло, открыли дверь. Отшельник исчез, а Тибальд лежал мертвый, с распятьем в руках. Не успел я кончить эту историю, как вошел каббалист, – казалось, он желал прочесть в моих глазах впечатление от прочитанного. |
