Что же до перспектив творческих… Опыт показывает: никогда не говори «никогда». Но вероятность продолжения сериала на данный момент представляется мне чисто умозрительной. Время сменилось, мы изменились. То, что писал ван Зайчик, теперь заявляют, как свое наболевшее, даже депутаты… Когда Зюганов публично восхищается нетленным ламой и исходящим от него запахом, Восток сразу становится куда менее обаятельным. А после того, как в последнем томе ван Зайчик фактически предсказал события в Грузии — даже переводить как-то страшновато.

— Можно понять, почему в СССР писатели, в том числе и фантасты, частенько вкладывали в уста своих героев публицистические пассажи, отражающие взгляды и убеждения авторов. Но зачем вы делаете это сегодня, когда можно свободно опубликовать статью или эссе на любую тему в толстом литературном журнале или в центральной газете? Вас не смущает, что именно с вашей подачи в лексикон критиков вошел термин «синдром дискеты», а роман «Звезда Полынь» и вовсе назвали новой инкарнацией «секретарской прозы»?

— С тех пор, как «Литературка» ни за что ни про что меня на всю страну ославила идеологом русского нацизма, меня не смутить уже никакими ярлыками.

С другой стороны, отчетливо помню, как несколько эпох назад, когда в Доме Писателей демонстрировался только что вышедший на экраны «Осенний марафон», один наш большой тогдашний человек (кажется, Шалимов, но не уверен) предложил другому нашему тогдашнему большому человеку (Томилину) сходить посмотреть. На что тот ответил: «Ни в коем случае. Терпеть не могу все эти володинские сопли».

Я слышал это совершенно случайно, но, конечно, собеседники от меня и не таились. Это было честно высказанное мнение. И я, совсем еще желторотик, навсегда понял: будь ты хоть трижды гений, никогда ты не сумеешь понравиться всем.

Но попробуйте представить, что осталось бы от Володина и от его шедевра, если бы Александр Моисеевич, принимаясь за пьесу «Осенний марафон», думал, как бы ему плюс ко всему еще и вызвать одобрение Томилина.

Учтем и вот что: немалую долю критиков, ставящих на мне самые страшные штампы, составляют те, кто на самом деле очень хотел бы Рыбакова (как и ван Зайчика, кстати) обвинить лишь в одном-единственном грехе: в антисемитизме. Но это крайне трудно, оба они подчеркнутые анти-антисемиты. Однако среди прочих, как теперь модно говорить, месседжей их произведений существенным является абсолютно непритворное и, как на грех, весьма убедительное описание евреев как просто хороших людей среди прочих хороших людей. Думаю, не в последнюю очередь именно из-за этого «Дело непогашенной луны» было опубликовано в Израиле раньше, чем у нас. Наверное, кому-то там это показалось важным, потому что без изживания рудиментов «избранности» устойчивая нормальная жизнь не сложится. Но некоторых «избранных» такой месседж ранит куда больней антисемитизма и приводит буквально в умоисступление — потому что попадает в точку. И честно возразить они не могут, потому что попробуй возрази — сразу проговоришься насчет своих реальных переживаний и претензий. Вот и начинается: «Рыбаков — беспомощный и очень неумный графоман», «из Рыбакова писатель, как из жопы соловей», он «воспевает импотенцию»… И прочая пена на губах.

Собаки лают — караван идет. И, как пела Новелла Матвеева: «Мой караван шагал через пустыню. Первый верблюд о чем-то с грустью думал, и остальные вторили ему».

Теперь по существу.

Почему-то считается, что если несколько станиц описывать, как трахаются во время менструаций или тужатся на горшке, это литература. А если потратить столько же страниц на описание того, о чем и как люди думают, это всего лишь публицистика.